Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

Как все, что делается по влиянию моды, а не [по] настоящему побуждению узнать и научиться, бывает всегда непродолжительно и проходит вместе с модою, а еще более избалованная модная молодежь не выдерживает ни учения, ни занятий, где требуется постоянный труд, которого они боятся, как физического, так еще более — морального. Может быть, некоторые из них и хотели бы чему-нибудь выучиться, если бы можно было какую-нибудь науку вдруг проглотить, как ложку лекарства, немного поморщась от горечи принятого, у них, вероятно, стало бы духу [ приняться за науку].

Из большого количества бросившихся учиться вольтижировать на лошадях богатой избалованной молодежи чрез очень короткое время не осталось никого. Одни должны были кинуть учиться вольтижировать по совершенной их неловкости, другие, увидя, что сделаться искусными вольтижерами в несколько дней невозможно, а что на это нужно много времени и много постоянного труда, которого они боятся, как огня, оставили манеж.

Остались учиться вольтижировать я с братом да еще человек десять не военных. Но это продолжалось очень недолго, к крайнему моему сожалению, потому что содержать лошадей для такого малого числа учащихся было очень невыгодно берейтору [403], почему он продал лошадей и уехал в [ свою] родину.

Я был [ также ] страстный охотник биться на рапирах. Вначале я учился биться на еспадронах [404]у Вальвиля, но я всегда предпочитал рапиры эспадронам и саблям, потому что в asseau [405]на рапирах, при большом проворстве и искусстве владеть рапирою, надобно иметь гораздо более тонкости в соображении действий при нападении и обороне, более хитрости в уменье заманить своего противника на то действие с его стороны, которое тебе выгодно для нанесения ему решительного штоса [406]; надобно уметь читать в глазах и на лице, что намеревается делать твой противник и предупреждать его во всех его действиях, скрывая тщательно от него свои собственные [намерения]. В рапирном asseau гораздо более игры [ и соображения ], нежели на еспадронах и саблях, где первенство зависит более всего от проворства и быстроты действий.

На рапирах первоначально я учился у Разинкина, Данилова и Тарасова, фехтмейстеров в корпусах, бывших лучшими учениками Севербрика, считающегося одним из первых фехтмейстеров в Европе [407]. Я [и теперь ] не пропускаю ни разу офицерских фехтовальных классов, устроенных в флигелях Михайловского замка, и ко мне продолжает ходить биться два раза в неделю Данилов, который бьется очень проворно, но я ему не уступаю.

Когда Севербрик видел меня, бившегося в офицерском классе, и зная мою страсть к этому искусству, был так добр, что предложил мне давать окончательные уроки, которые продолжались с полгода. (Впоследствии я дошел до того, что прослыл хорошим рапирным бойцом и мог биться с Горголи [408], считавшимся вторым бойцом на рапирах после Севербрика, и с самим Севербриком.)

Прежде этого, вскоре по выпуске моем в офицеры, известный своею ученостию по математике в Европе академик нашей Академии наук профессор Фусс, преподававший у нас в Морском корпусе на французском языке высшие вычисления и механику, узнав от меня о моем желании продолжать учиться математике, был так добр, что предложил мне ходить к нему продолжать учение, без всякого возмездия. Он меня и в корпусе очень любил за мое прилежание [409].

В одно время батюшка привез домой стеклянный камé [410], изображающий портрет генерала Наполеона [411]. Эта вещица мне очень понравилась, и я, на моем рабочем столе взяв огарок чистого воску, подкрасил его тельным цветом и вылепил с помощию ножичка и булавки копию, и очень верную, с этого камё.

Когда в следующее свидание Фусс увидел у меня на столе эту вещицу, ему она понравилась, и когда он узнал, что это делал я, и каким способом, то очень удивился и сказал, что я имею много способности к художествам и чтоб я не оставлял заниматься художеством как самым приятным препровождением времени. В следующее свидание он мне дал бронзовую медаль, выбитую в честь одного германского ученого [412]с изображением его портрета — скопировать для пробы, что я и исполнил, скопировав этот портрет на круглой аспидной дошечке.

Фусс, увидев эту копию, нашел, что у меня есть решительный талант к художествам, и советовал непременно идти в Академию художеств, спросить там медальорный класс и познакомиться с которым-нибудь из учеников этого класса, чтобы узнать у него, как приготовляется и красится воск для лепления и какие на то потребляются инструменты.

Я не замедлил отправиться в первое свободное время в Академию художеств и отыскать медалиорный класс, где познакомился с учеником Шиловым [413], который научил меня приготовлять воск для лепки из него моделей и красить его в приятный тельный цвет и снабдил меня пальмового дерева стеками [414]разной величины, которыми очень ловко лепить, и дал мне профильную модель для копирования дома [415].

С этих пор я стал посещать медальорный класс всегда, когда занятия науками мне только позволяли. Работа из воску мне очень понравилась, и не прошло и трех недель, как я совершенно хорошо изучил все тонкости механизма лепления из воску. Но об академическом знании рисования я не имел понятия, и все мое познание художеств ограничивалось умением лепить из воску головки и портреты с натуры. В медалиорном классе я учился резать и на стали.

С месяц после того, как я начал ходить в этот класс, в одно утро зашел туда профессор скульптуры Прокофьев [416], весьма талантливый художник, и, удивленный, видя молодого флотского офицера, занимающегося лепкою из воску, подошел ко мне, внимательно рассмотрел мою работу и, узнав мою фамилию и с которого времени я начал заниматься лепкою, нашел во мне очень большие способности к художествам.

Узнав от меня о моем страстном желании учиться художествам, [он] спросил меня: «Скажите, как вы хотите учиться художеству — основательно, как художник, или как все ваши братья-дворянчики только для забавы?»

[ Тут я почувствовал настоящее призвание, и что в нем я могу по моему всегдашнему желанию быть обязанным только самому себе и отвергнуть всякие покровительства и протекции, и с этих пор я решился посвятить себя в художники ] Я отвечал ему, что хочу знать и научиться художеству основательно и сделаться, если буду в силах, настоящим художником.

«Когда так, то оставьте теперешнее ваше занятие, а попросите у вице-президента (которым был тогда действительный статский советник Чикалевский [417]) билет на право посещать художественные академические классы и начните учиться с самого начала по принятому в Академии курсу».

На другой день я уже имел этот билет и в пять часов после обеда явился в рисовальный класс.