Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

Пройдя не знаю сколько времени, наконец я увидел воды шкер и наш фрегат справа от меня у противоположного берега, как мне казалось. Это еще более меня смутило и напугало, и я потерял всю надежду добраться до фрегата прежде ночи. Но этого быть не могло, потому что против трактира, у которого стоял фрегат, никакого берега не было видно, а что берег от трактира шел небольшим изгибом к месту, где я стоял на скале, и что мне не было видно этого изгиба за скалою, на которой [я] находился; почему я и расчел, что самое вернейшее и скорейшее средство придти к трактиру и фрегату, спускаясь со скалы, — держаться правой стороны. А [так] как фрегат был, по-видимому, очень далеко, то я должен был всеми силами спешить, несмотря на усталость и изнеможение от поту, который не капал, а лился с меня. В этом трудном спуске со скалы и мучительном положении от страху и усталости сколько времени я прошел, не останавливаясь ни на минуту, не знаю, как вдруг, не ожидая, я услышал свое имя и опрометью побежал на этот голос. Это были два матроса из команды, посланные капитаном меня отыскивать. Волнение сильной радости, не менее как и усталость, привели меня в такую слабость, что я не мог держаться на ногах и, наверное, упал бы, если бы матросы меня не подхватили. Они сказали, что ищут меня с самого полудни, а что теперь уже 8-й час вечера. Капитан чрезвычайно удивился такой быстрой во мне перемене — видя меня совсем мокрым, он думал, что я попал где-нибудь в воду. Капитан поручил меня медику фрегата. Меня раздели, вытерли всего вином, надели нагретое чистое белье и уложили в койку. Я тотчас уснул и проспал до восьмого часу следующего утра.

Проснулся я на другой день опять весь в поту, но хотя и чувствовал утомление и слабость и небольшую головную боль, но не остался в койке, а, переменив белье, надел свой высушенный мундир и пошел благодарить капитана за попечение обо мне. Я чувствовал себя нехорошо — небольшую головную боль и по временам то небольшой жар, то озноб, но не ложился в постель, чтоб не разнемочься к завтрему дню, потому что в этот день капитан назначил вести гардемарин в Берген, а мне очень хочется видеть этот город.

[На другой день] в пятом часу мы поехали в Берген на катерах: фрегат не мог туда идти за противным ветром. Не знаю, в котором часу мы туда приехали: между трактиром и городом около 20 верст. Первое, что бросилось нам в глаза, когда мы въехали в бухту это был 70-пушечный корабль «Святой Петр», стоящий здесь посредине бухты перед городом уже третий год, без мачт, бугшприта и снастей. Бухта эта довольно велика и на ней довольно много разной величины судов, по большей части вроде финляндских лайб [390], в которых они возят в Петербург мелкие дрова, [а сейчас] наполненных рыбою, по большей части штокфишью [391], более двух аршин выше борту. Надобно было близко к ним подойти, чтобы догадаться, что это — рыба, а не дрова; она и сложена одна на другую как дрова, сверху только покрыта досками.

Вид города нисколько не привлекательный. Он стоит на самом берегу и состоит из очень меленьких каменных домов, нескольких церквей и немногих побольше строений, вероятно каких-нибудь заведений. Прежде всего нам показали наш корабль, который оснащивается такелажем, привезенным нами на транспорте; потом водили нас по городу, в котором мы ничего интересного не видели. Наконец, ввели нас в дом, в котором был приготовлен для всех нас очень хороший обед с таким хорошим десертом, какого трудно было ожидать в Бергене. Но ни обед, ни десерт были не для меня. Головная боль и жар с самой поездки в город все увеличивались, и я не мог ничего есть, а к концу обеда не мог и сидеть за столом. С корабля был призван нашим капитаном лекарь и другой — городской, там славящийся, которые сказали капитану, что мне опасно возвращаться с другими гардемаринами на катерах на фрегат, и потому из-за стола наш лекарь привез меня на корабль «Петр» и положил меня в койку. Я уже стал забываться, а к вечеру совсем потерял память, сделался со мною сильный бред и открылась гнилая горячка [392]. Мне все казалось, что по моей койке ходят олени, а надо мной какие-то люди дерутся на шпагах. Чрез девять дней сделался кризис, и я стал понемногу приходить в себя, но был так слаб, что долго еще не мог приподнять головы. Не знаю, сколько времени прошло, как я уже мог садиться в койке и чувствовать аппетит, который со дня на день увеличивался. Скоро дозволили мне вставать с постели и ходить в кают-компанию с помощью урядника и матроса, приставленных ко мне. Здоровие мое довольно быстро поправлялось, и скоро уже ходил я один в кают-компанию, где оставался почти целый день, разговаривая с офицерами, с которыми познакомился и от которых я узнал о плавании «Петра», и как он попал в Берген.

Этот корабль был построен в Архангельске, там спущен, занайтовлен [393]и отправлен в Кронштат. Пройдя благополучно Белое море, Северное и Ледовитое, идучи к Норвегии при довольно крепком ветре, был настижен ужасным шквалом, обратившимся в жестокий шторм, как описан мною выше. От этих же офицеров я узнал, что во время этого плавания «Петра» завязалось между капитаном и капитан-лейтенантом [394]несогласие, обратившееся в явную ссору, так что, стоя на шканцах, разгорячась, капитан сильно оскорбил капитан-лейтенанта, который в пылу горячности вынул из ножен шпагу до половины, за что капитан приказал его арестовать и велел заковать в железо и посадить его в каюту и приставить к ней часовых, не выпуская его и не позволяя никому к нему входить. Даже когда по нуждам природы надо было ему выходить из каюты, то провожал его солдат с ружьем. В бытность мою на «Петре» я его только и видел иногда, как он выходил из своей каюты в сопровождении солдата с ружьем. Эта ссора была причиною [того], что на корабле «Петр» было очень скучно. Офицеры разделились на две партии: одна держалась стороны капитана, а другая — капитан-лейтенанта, и потому они не сходились никогда вместе и не говорили друг с другом. Кают-компания на кораблях, в которых обыкновенно все офицеры соединялись и в общих разговорах и шутках проводили приятно время, а здесь на «Петре» кают-компания почти всегда была пуста. Только изредка [бывало] в ней видно по два, по три человека отдельных партий, вместе говорящих.

Экипаж «Петра» в эти три года очень разбогател, получая двойной провиант, считаясь в экспедиции. Они не могли всего издерживать и более половины его продавали, а хлеб и вино здесь очень дороги. Нас чрезвычайно удивило, когда мы в Бергене вошли на корабль «Св. Петр», что все матросы были в куртках и шароварах из тонкого синего сукна с частыми по-серебреными мелкими пуговицами с шипиками в два ряда, в цветных шелковых платках на шее, по-матросски повязанных, в разных цветных жилетах, в хороших круглых пуховых шляпах, как носят господа во фраках. Разумеется, что капитан корабля для собственных выгод не поправлял корабля и откладывал его вооружение, представляя адмиралтейству [рапорты] о невозможности достать нужного такелажу, почему адмиралтейство и послало все нужное для этого.