Игорь Ефимов - Пять фараонов двадцатого века

Невозможно определить, кто первый открыл огонь. Ожесточённая перестрелка вспыхнула на улице, перекинулась во двор. Эффект внезапности был безнадёжно потерян. Через дорогу от казарм стояло здание больницы, туда тоже была послана группа, чтобы прикрыть нападающих огнём из окон. Кастро описывает своё участие в бою без претензий на скромность, рисует себя стоящим посреди улицы и палящим по пулемётчику на крыше казармы, пытающемуся целиться в нападающих. [258] Castro, op. cit., p. 130.

В какой-то момент он всё же понял, что операция провалилась, и приказал отступать. Сам побежал в здание больницы, чтобы отозвать застрявших там. (Из этого можно заключить, что радиосвязи между группами не было.)

— Каков был ваш план на случай отступления? — спрашивает биограф.

— План отступления?! Какого чёрта! — восклицает рассерженный Кастро. — Кто планирует отступление в операциях такого рода? Если бы не появился этот проклятый патруль, перепуганные солдаты в казармах начали бы сдаваться до последнего человека! [259] Ibid., p. 132.

Верил ли он сам в это? Действительно ли рассчитывал на победу? Или в его душевных глубинах таилась непостижимая для нормального человека готовность к самоубийственной схватке, жажда пойти по стопам Хосе Марти, Эдуардо Чибаса, трёхсот спартанцев? Сегодня, когда тысячи террористов-самоубийц с такой лёгкостью взрывают себя во всех точках земного шара, имеем ли мы право считать подобные действия аномалией?

В течение нескольких последующих дней в Сантьяго-де-Куба шла охота за прятавшимися заговорщиками. Разъярённый Батиста отдал приказ за каждого погибшего при нападении солдата расстреливать десять пойманных. Суд над оставшимися в живых состоялся в сентябре. Кастро потребовал, чтобы с подсудимых сняли наручники, и судья выполнил его просьбу. Также ему было разрешено выступать на суде в роли собственного адвоката. Это дало ему возможность превратить заседание в запоминающийся спектакль.

Он тут же достал запасённую адвокатскую мантию и надел её. Говорил громко и уверенно, не как подсудимый или его защитник, а как обвинитель незаконной узурпированной власти. Давая показания суду, снимал мантию, потом надевал её снова. Он даже ухитрился вставить в свою речь перечень главных требований революционного манифеста «фиделистов»:

Восстановление конституции 1940 года. Арендаторы, трудящиеся на фермах, должны стать их собственниками. Работники и служащие промышленных и торговых предприятий должны получать 30 % от прибыли. Труженники на сахарных плантациях — 45 %.Вся собственность, захваченная в результате незаконных махинаций, должна быть конфискована. [260] Geyer, op. cit., p. 128–129.

Свою заключительную речь Кастро закончил фразой, которая тоже вошла в мифологию Кубинской революции: «История меня оправдает». Официальным кубинским исследователям пришлось впоследствии замалчивать и затушёвывать тот факт, что большие куски этой речи были почти дословным повторением того, что сказал Гитлер, когда его судили в 1924 году в Мюнхене за участие в атаке на здание Министерства обороны. [261] Ibid., p. 131.

Кастро был приговорён к пятнадцати годам тюрьмы, остальные получили сроки от трёх до десяти лет. Находясь в тюремной камере на острове Исла де Пайнос (Сосновый остров), он продолжал активную пропагандную работу, научился вписывать лимонным соком тексты статей в просветы между строчками писем к родным, которые потом открывали их с помощью утюга и пускали в печать. Меньше чем через два года правительство Батисты выпустило его по амнистии, и он уехал в Мексику.

Когда рассказ идёт о самых страшных тиранах 20-го века, нам отрадно находить в их характерах отрицательные черты: лживость, кровожадность, самоуверенность, упрямство, бестолковость, лицемерие. Но справедливость требует, чтобы мы не отводили взгляд и от той черты, которая во всех культурах и на всех ступенях цивилизации вызывала и вызывает почтение или даже восхищение: их абсолютное бесстрашие перед лицом физической опасности.

Конечно, есть обстоятельства, в которых любой человек может неожиданно поразить нас, смело кидаясь в смертельную схватку на защиту своей страны, веры, семьи, чести. Однако в любом народе есть меньшинство, не просто обладающее смелостью, но постоянно рвущееся в бой. Для таких отсутствие опасности — как нехватка кислорода. Именно такие выберут пойти служить в армию или полицию, или пополнят ряды гангстеров и разбойников, или помчатся добровольцами на какую-нибудь далёкую войну. Именно такие во все века и у всех народов формировали особую касту воинов.

Сотни романов и исторических исследований рисуют нам подвиги преторианцев Древнего Рима, немецких псов-рыцарей, турецких янычар, французских мушкетёров, польских шляхтичей, украинских гайдамаков, российских гвардейцев и казаков, японских самураев. Иногда прирождённый воин сам брался за перо, и тогда мы получали возможность заглянуть в его внутренний мир через душевную призму Юлия Цезаря, Наполеона, Михаила Лермонтова, Эриха Ремарка, Эрнста Хемингуэя, Уинстона Черчилля.

Наша пятёрка тоже оставила обширные повествования о времени и о себе. Но обращаться с этими текстами приходится крайне осторожно, ибо авторы не обременяли себя требованием быть честными. Однако врали они порой так неумело, что сквозь их лакированные автопортреты здесь и там проступают жутковатые подлинные черты. Ведь и в судах неуклюжее лжесвидетельство часто проливает свет на подлинную картину преступления. Зато их принадлежность к касте воинов проявляется с пугающей откровенностью, ибо все пятеро были начисто избавлены от одной человеческой слабости: способности к состраданию.

В Индии каста воинов называлась кшатрии. Считалось, что им должны быть свойственны здоровое честолюбие, правдивость, благочестие и благонравие, хороший и развитый ум, умелое обращение с оружием, сила, выносливость и, конечно, смелость. В теории, именно эти качества и должны делать кшатриев достойными статуса правителя. Будем пользоваться словом кшатрии для обозначения касты воинов, чтобы избежать лингвистической, этнической, географической, исторической путаницы в исследовании данного феномена.

Попытки формировать касту кшатриев по принципу сословного наследования очень быстро приводили к печальным результатам. Почему-то кшатрии отказывались рождаться только у кшатриев, и военное сословие хирело. Монархи заметили это и стали искать обходные пути. Уже в 12-ом веке испанский король Альфонс Седьмой выпустил закон, «разрешающий простым испанцам вступать в рыцарское сословие, если они проявляли свойства, требуемые от смелого воина». [262] Альтамира-и-Кревеа, Рафаэль. «История Средневековой Испании» (Москва: 1951), т. 1, стр. 178. Турецкие султаны пополняли корпус янычар, похищая младенцев у воинственных горных народов своей империи и воспитывая их в специальных школах. Пётр Первый увидел, насколько ослаб воинский дух бояр и детей боярских, и учредил «Табель о рангах», которая открывала путь к офицерским чинам смелой молодёжи из простонародья.