Игорь Ефимов - Связь времен

Антон ускорил шаг, перешёл на бег. С первого взгляда ему было ясно: если доски раздвинутся дальше, конь рухнет всей тяжестью на камни внизу. Но собравшиеся мужики не допустят этого. Наверное, им не впервой вытаскивать провалившихся лошадей, наверное, они знают, с какого конца браться за такое дело. Всё, что требуется от него, Антона, — предоставить в их распоряжение пару своих рук…

Но, добежав до группы спасателей, Антон почувствовал — что-то неладно. Мужики явно устали и закручинились от тщетных усилий. Они бестолково хлопали коня по шее, гладили по морде, тянули за сбрую. Они вспоминали похожие случаи, хвастались, спорили, обижались, бились об заклад. Вот два умника сняли доску из настила, подсунули под лошадиное бедро, собрались нажать, как на рычаг. Ещё минута — и лошадиная кость хрустнула бы, порвав мясо. Антон едва успел оттолкнуть новоявленных Архимедов.

Теперь все уставились на незваного помощника с недоверием и насмешкой. «Этот откуда взялся?.. Кого он может знать о вытаскивании коней?.. У них, небось, в заморских краях и забыли, куда хомут надевать, куда — седло».

Антон размышлял лихорадочно.

«Нужен подъёмный кран… Но его не достать… Забудь о всякой технике… В скаутском лагере учили вытягивать завязшую машину: привязать верёвку одним концом к бамперу, другим — к дереву и навалиться посредине… Нет, это тоже не пройдёт — только искалечишь несчастное животное… Вот если бы сверху нависала прочная ветка, можно было бы перебросить верёвку и поднять, как лебёдкой. Но ветки нет. А если быстренько сколотить раму из брёвен? Этакую спасательную виселицу?.. Но хватит ли у нас силёнок — у шестерых — подтянуть наверх?.. А почему шестерых?.. Ведь есть ещё сам конь… Одна лошадиная сила… Одна большая лошадиная сила… Конь — сильнее нас всех… "

И тут Антон хлопнул себя по лбу и просиял.

— Толик! Будешь помогай?

Толик Сухумин с готовностью взялся за другой конец доски. Вдвоём они спустились под мост. Антон упёр один конец доски в береговой скат, знаками объяснил помощнику свою затею. Тот с готовностью подставил крепкую спину. Антон оседлал его и въехал в воду, держа второй конец доски. В полуметре под настилом, между сваями была прибита горизонтальная укрепляющая балка. Антон положил на неё конец доски. Попробовал — прочно. Толик, по пояс в воде, подвёз своего всадника под брыкающиеся лошадиные ноги. Антон крепко ухватил одно копыто и поставил его на доску. Конь перестал брыкаться, замер, словно не веря своему счастью. Потом замахал вторым копытом, чуть не разбив Антону голову, нащупал доску, упёрся.

Жилы его вздулись под дрожащей кожей. Ещё минута, и он не шагнул, а с грохотом взмыл вверх.

В опустевшую дыру хлынул дневной свет.

Ликующие крики спасателей слились с лошадиным ржанием и топотом копыт по доскам.

Толик вернулся на берег, спустил Антона на землю и начал прочувствовано трясти ему руку.

Распираемые гордостью, обняв друг друга за плечи, они выбрались из-под моста и замерли в картинной позе, ожидая поздравлений, дубовых венков, благодарственных грамот или хотя бы приветливого кивка.

Но никто не обратил на них внимания. Мужики уже перевели коня на другой берег, впрягали его обратно в телегу. Мимоезжая тётка кланялась в пояс каждому по очереди и осеняла крестным знамением. Мужики хлопали друг друга по плечам, отирали пот, передавали по кругу бутылку с водой.

Антон не мог смириться с происходящим. Он перебежал через мост, приблизился к запряжённой телеге.

— Всем теперь ясно, как извлекать коней? — весело крикнул он. — Если кто не запоминал, можно повторять.

Мужики посмотрели на него с молчаливым недоумением. Переглянулись. Им явно было неловко за перемазанного, назойливого иностранца. «Кого он хочет от нас? — было написано на их лицах. — Мы долго и честно трудились, вытаскивали провалившегося на мосту коня. Наконец, с Божьей помощью, одолели всем миром это нелегкое дело. А этот прибежал на готовенькое и хочет теперь примазаться… Нет, не знают заграничные, как вести себя, нету у них правильной манеры».

Они молча расселись по краям телеги и поехали в сторону деревни. Даже Толик Сухумин обогнал Антона и присоединился к своим.

Антон, как оплёванный, потащился следом, пытаясь уложить в своей непривычной, тщеславной, заграничной голове трудный, но — видимо — очень важный урок.

Мы не видим всходов из наших пашен…

Иосиф Бродский

Добыча пропитания в нашей любимой деревне была делом серьёзным, трудоёмким, но порой и азартным, как рулетка. Из города привозили с собой запас мясных консервов — то, что удавалось поймать в магазинах зимой. (Популярная шутка тех лет: «Мясо ромали, проживавшего в Сомали».) В Алольском сельпо покупали сахар, хлеб, соль, водку. Лес щедро одаривал грибами и ягодами, река — рыбой. Картошку и овощи нам продавали сельчане, но с молоком и яйцами становилось труднее с каждым летом. «Валя, когда же будут ячки-то?» — спросила одна покупательница в сельпо. «Щас сяду класться», — ответила остроумная Валя.

Начав работу над книгой «Бедность народов» (она выйдет в Германии, в 1979 году, под названием «Без буржуев»), я пытался вглядеться в феномен этого вечного советско-российского недоедания. Кое-что прояснилось, после того как «Литературная газета» опубликовала несколько цифр из справочника «Народное хозяйство СССР за 1977 год». Оказалось, что «площадь, отведённая под личное подсобное хозяйство жителей села, составляет 1,5 % всей пахотной земли в стране. На этих полутора процентах ежегодно производится 34 % овощей (от общего объёма по Союзу), 40 % яиц, 60 % картофеля. На них же содержится 18 % общесоюзного стада овец, 18 % свиней, 33 % коров, 80 % коз («Литгазета», 11-5-77)».

Одни, прочитав, недоверчиво качали головами. Другие крякали. Третьи спрашивали, как и кто мог провести такие подсчёты, если продукция не поступает на рынок, а в основном потребляется самими производителями. Четвёртые ругали колхозы. Пятые говорили, что этого просто не может быть и они никогда ни за что такому не поверят.

Но те, кому доводилось летом бывать в деревне, — те верили сразу.

В наших Усохах, например, совхозное поле начиналось прямо за личными огородами, так что контраст был особенно разительным. Идёшь по дороге мимо аккуратных рядов окученной, прополотой, пышно кустящейся картошки, и вдруг — что такое? — видишь бесконечное поле бурьяна. «Да нет, — уверяют вновь приехавших те, кто жил с самого начала лета. — Там под бурьяном тоже картошка. Только совхозная. Вон в одном месте её цветочки пробились. Приедет трактор окучивать, тогда сами убедитесь».