Игорь Ефимов - Связь времен

Ядро колонии составляли три семейства: Ефимовы, Гордины и Петровы. Про Гордина уже было рассказано выше. Его жена, Наталья Леонидовна Рахманова, Тата — для друзей и родных, дочь известного киносценариста и писателя, Леонида Николаевича Рахманова, — прекрасная переводчица с английского. Как раз в 1970-е она работала над первым полным переводом «Хоббита», и наши дети имели возможность читать эту книгу прямо с машинописных листов.

Михаил Петрович Петров был уже тогда профессором, занимался физикой плазмы. Но порой отвлекался и на литературные труды. «Огонёк» напечатал несколько его рассказов. Однако зов науки оказался сильнее. Свой литературный дар Михаил использовал для устных историй. Несколько из них я впоследствии украл для своих романов — пора, наконец, выразить ему за них благодарность. Жена его, Мия Гильо, Мика, играла в литературе самую важную роль — была талантливым читателем.

Собирались по вечерам чаще всего у нас. Нам с Мариной досталась маленькая бревенчатая пристройка к хозяйской избе, состоявшая из комнаты размером в шестнадцать метров и кухоньки в три раза меньше. Наши дочери спали в комнате, а в кухоньке шестеро человек могли усесться лицом к стене перед полкой-столом, на которой теснились тарелки и стаканы. Электричество часто отключалось — тогда сидели при свечах. Но какие это были весёлые застолья!

Кроме постоянных членов колонии, часто наезжали гости из обеих столиц. В кухоньке места им не хватило бы, с ними общались при дневном свете, на берегу Великой. Рассматриваю старинные фотографии, вглядываюсь в дорогие лица, ворошу воспоминания.

Вот нагрянули Штерны — Люда, Витя и их дочь Катя, привезли баранье мясо. Шашлык дымится над углями костра, в золе печётся картошка, а рядом с огнём томится завёрнутая в листья кувшинок щука, только что подстреленная охотником Ефимовым. Поляна, получит название Первая шашлычная, в отличие от последовавших Второй, Третьей, Четвёртой. («Где встречаемся завтра?» — «На Третьей шашлычной!»)

Удачливый охотник

Вот Пётр Грязневич, арабист, только что вернулся из Южного Йемена, где он давно ведёт историко-этнографические исследования. Работая в качестве переводчика с группой советских врачей, он смог заглянуть в недоступный для посторонних мир: домашнюю жизнь мусульманского семейства. Марине нравятся его рассказы о тайном могуществе арабской женщины. Днём она покорно семенит по улице за мужем, который важно шествует, украшенный чалмой и кинжалом. Но вечером дома может распоясаться, распоряжаться и орать, как какая-нибудь русская бой-баба.

Ещё Грязневич описывал усилия советских дипломатов оседлать военный переворот в стране и затянуть её в орбиту своих сателлитов. Начинать они собирались с раскулачивания. «Как по-арабски будет кулак?» — «По-арабски кулак будет кулак, — отвечал Грязневич. — У них нет такого явления, нет и слова для него». Южный Йемен остался независимым, нераскулаченным, опасным, непредсказуемым, в чём впоследствии могли убедиться моряки американского крейсера «Коул», взорванного джихадистами в порту Адена в октябре 2000 года.

Время от времени приезжает отдохнуть главный режиссёр Ленинградского театра комедии, Вадим Голиков. Он дружит с Гординым, они вместе работают над разными театральными затеями. Управлять труппой, привыкшей подчиняться авторитету Николая Акимова, ох, как нелегко! И всё же Вадиму удалось поставить на сцене театра несколько великолепных спектаклей: «Село Степанчиково и его обитатели», «Тележка с яблоками», «Троянской войны не будет».

Семья Ефимовых на берегу реки Великой

Один летний сезон в соседней деревне провели Найманы. Наша Лена в свои одиннадцать лет уже «ставила спектакли» с местными детьми, и семилетняя Аня Найман, конечно, получала в них роли, так же, как и сын Гординых, Алёша. Дорога к Найманам занимала минут пятнадцать и проходила по пешеходному мостику через речку Алоль. Этот мостик мы пересекали в обе стороны много раз, и потом он всплывёт в чудесном Наймановском стихотворении, посвящённом Ефимовым, которое кончается строфой:

Добирался до нас и враг всего банального, Серёжа Вольф, самим фактом своего появления, молчаливо признавая за нами — так мне казалось — хоть какую-то меру оригинальности. Впрочем, не исключено, что его просто влекли рыболовные загадки реки Великой. Стоя в резиновых сапогах по колено в воде, посреди листьев кувшинок, осенённый кустами бересклета, он прекрасно вписывался в псковские пейзажи. Казалось, и рыбы узнавали в нём знатока и пытались ошеломить полной непредсказуемостью: клевали в неправильное время дня, при неправильной погоде, на неправильную наживку, а чаще отказывались клевать совсем — на любую.

Друзья в квартире Ефимовых на канале Грибоедова № 9: Стоят Яков Гордин и Анатолий Найман, сидят Александр Кушнер, Тата Рахманова, Михаил Петров и Мика Петрова

Делиться старыми друзьями с новыми — дело деликатное, волнующее: примут или нет? Сашу и Тамару Нильва полюбили и Гордины, и Петровы. С Тамарой я был знаком с детства, с Раифской колонии, где её мать, Элла Иосифовна Гинзбург, учила малолетних преступников английскому. Совсем молодой Тамара заболела какой-то неизвестной болезнью позвоночника, которая не давала ей возможности сидеть. «Но зато как я лежу!» , говорила она. Фамилию «Нильва» склонять нелегко, однако выход подсказала надпись на статуэтке Будды, увиденная ими в комиссионном магазине: «Будда, одна, подержанная». Так вот, однажды поездка в Усохи у Нильвов сорвалась из-за несчастного случая, в котором Сашин характер отразился, как в капле воды. По своей доброте он позволил приятелю поставить мотороллер в тесном гараже рядом со своим «запорожцем». Когда пришла пора выводить автомобиль, Саша выкатил мотороллер, но из-за неисправной подпорки оставленный мотороллер начал падать. Ни секунды не задумываясь, суперответственный Саша попытался удержать его, подставив колено. Острый фронтовой щиток перерубил мышцы до кости. Поистине, «ни одно доброе дело не останется безнаказанным». Наша дружба с Сашей Нильва (Нильвой?) продолжалась и в Америке, куда его с семьёй выпустили после шестилетнего отказа, но Тамара умерла в Ленинграде в год нашего отъезда.