Анатолий Максимов - Леонид Квасников. Разведчик эпохи атома и космоса

Но и неотложные задачи, связанные с тяжелым положением Красной Армии, — обеспечение фронта снарядами, самолетами, танками… — в тот момент, казалось бы, были аргументами «против». Однако Сталин за поступающей информацией о «сверхбомбе» велел следить.

В начале февраля 1942 года появились новые документы от фронтового разведчика. Это были математические вычисления и физические формулы, найденные у пленного немецкого офицера. Научная экспертиза показала, что речь шла о расчетах получения тяжелой воды и об уране-235. Данные свидетельствовали: в Германии ведутся серьезные работы по созданию атомной бомбы (третий аргумент).

Справка. Где-то под Таганрогом фронтовые разведчики взяли «языка» — немецкого штабного офицера. В его портфеле нашли записную книжку, всю «усеянную какими-то странными формулами и странным значками». Случилось так, что эта книжка оказалась в руках известного военного инженера Ильи Григорьевича Старинова, крупнейшего специалиста по взрывному делу, а в войну — «диверсанта № 1».

Старинов интуитивно понял, что речь идет «о какой-то взрывчатке» и отправил записную книжку в Москву, где она оказалась в ГКО. Из записей стало понятно, что германская сторона также собирается обзавестись атомной бомбой.

Исчезновение научных статей по «атому» перед войной обнаружил и физик Георгий Флеров. Он, как и Квасников, догадался, что это связано с работой над военным атомом. Флеров обратился по двум адресам: в ГКО и в свой Физико-технический институт, который к тому времени эвакуировался из Ленинграда в Казань. В институте устроили научный семинар, но к однозначному решению о целесообразности начала работ в этой области не пришли. По словам одного из участников этого семинара:«У меня не было уверенности, как завершилось бы тайное голосование, если бы на семинаре пришлось решать — нужно ли немедленно начинать работы уже через год или два…»

А вот категорическое утверждение историографа НТР Барковского:

«Дальновидный Квасников ставит нам задачу: создать для решения этого вопроса агентурную сеть из квалифицированных источников. К 1943 году, а именно в это время была создана Курчатовская лаборатория, такая сеть была налажена и информация шла потоком к Курчатову…»

Затем в ГКО на имя Сталина поступило второе письмо от ученого Флерова. Он снова настаивал, что «появление в руках нашей страны такого оружия позволит достичь сразу значительного превосходства» в войне с Германией (новый аргумент).

Однако «осторожный» Берия, и как член ГКО, и как глава госбезопасности, не торопился докладывать Сталину про это письмо Флерова, все еще перепроверяя. И вот новая шифровка из Лондона, доложенная ему Квасниковым и Фитиным, — она решила ускорение его встречи с вождем по «проблеме атомного оружия».

Шифротелеграмма гласила:

«…специальный комитет по урану доложил министру авиационной промышленности, а затем Черчиллю о том, что атомную бомбу можно изготовить до окончания войны, если будет признано необходимым затратить на это соответствующие средства…

В проекте ее создания подсчитана потребность в людях, электроэнергии и деньгах, определены ее внешние размеры, сила взрыва и число возможных жертв. Опытный завод по урану-235 намечается построить в Англии, а завод промышленного производства — в Канаде. Нуждаясь в большой финансовой помощи, Англия предложила США вести дело так, чтобы кооперировать дальнейшие работы по изготовлению атомной бомбы. Президент Рузвельт одобрил обмен с Британией научно-технической информацией и направил личное послание Черчиллю, предлагая, чтобы любые усилия в этом важном деле могли с пользой координироваться и проводиться совместно».

Но был ли Берия таким уж осторожным в атомных делах? Все же он был одним из соратников Сталина, причем высокого государственного уровня, к тому же «технически грамотным» и, кроме того, главой госбезопасности. Но только теперь, соединив в одно досье три группы сведений: материалы лондонских источников, письма физика, расчеты немецкого офицера, — Берия развернуто доложил «атомную проблему в мире» Сталину, главе ГКО и главнокомандующему.

Вот что было главным в этой докладной, подготовленной Квасниковым: «…Из прилагаемых совершенно секретных материалов, полученных НКВД СССР в Англии агентурным путем, видно, что существует возможность создания и использования атомного оружия…»

Теперь уже менее года оставалось до появления в АН СССР престижной Лаборатории № 2 — кузницы первой отечественной атомной бомбы — и начала разворачивания отечественной атомной промышленности.

Если в Лондоне «по теме» работали десятки источников, то в Штатах в тот момент пытались к этой работе подключить источники в Нью-Йорке, Вашингтоне (нелегальная резидентура «Мера» во главе с разведчиком Ахмеровым) и Сан-Франциско.

«Атомная информация» пошла в Центр широким потоком с обоих берегов Атлантики. Здесь она приводилась в строгую систему, переводилась, снабжалась справками и с 1944–1945 годов стала поступать на стол к идеологу НТР и первопроходцу в «атомных делах» Леониду Квасникову. А затем — из рук в руки — Игорю Курчатову, руководителю отечественного атомного проекта «Уран» Лаборатории № 2 АН СССР.

О цепочке «из рук в руки» вспоминал историограф НТР Владимир Барковский:

«В центре знали об этой информации только руководитель научно-технической разведки тов. Квасников и его доверенные. Отсюда информация поступала к Курчатову — руководителю советских физиков-атомщиков. Курчатов передавал полученную информацию своим сотрудникам. Все это время они думали, что информация поступает из других научно-исследовательских центров. Им ничего не было известно об истинных источниках поступления данных…»

Выход НТР на Игоря Курчатова.Когда по линии разведки ответственным за получение «атомной информации» был назначен Леонид Квасников, он встретился с Игорем Курчатовым, который ему сказал:

— Как мне сообщили из вашей службы, у американцев над атомным проектом работают 200 тысяч человек. У нас только сто ученых и научных сотрудников. Мы оказались в роли догоняющих и очень полагаемся на вашу помощь. Нам необходима любая информация, которая отражала бы уровень проработки различных проблем учеными США и Англии…

А к участию к операции (ее название было известно только разведке) допущено было всего несколько человек: в штаб-квартире разведки — ее начальник Павел Фитин, его заместитель Гайк Овакимян, Леонид Квасников и переводчица с английского языка Е. Потапова (позднее Зоя Зарубина); в нью-йоркской резидентуре — резидент Василий Зарубин, разведчики-атомщики НТР Семен Семенов, Александр Феклисов и Анатолий Яцков; в Лондоне — Анатолий Горский и Владимир Барковский.