Израиль Меттер - Будни

Рябов посидел на каменистом корне, глядя сквозь зелень, высаженную вдоль ограды, на дом Кожина. Рубленый, окрашенный по бревнам в кирпичный цвет, дом крепко опирался на высокий цементный фундамент. Под край шиферной кровли влетали ласточки.

Из сада доносились детские голоса, и на их фоне тюкал топор — кто-то колол дрова. Все эти звуки и всё, что простиралось сейчас перед глазами Рябова, не имело никакого отношения к тому, зачем он приехал сюда.

Он вошел в калитку и, миновав растрепанные кусты сирени, оказался у крыльца. Дверь в дом была открыта. На перилах крыльца сушились детские пеленки.

Рябов громко спросил с порога:

— Есть кто-нибудь? Разрешите?

Никто не откликнулся.

Сквозь распахнутую дверь веранды виден был стол, заваленный снятыми яблоками, тазами со смородиной и крыжовником. В углу валялись рваные резиновые сапоги и какое-то тряпье.

— Эй, хозяин! — крикнул еще раз Рябов.

И снова никто не отозвался.

Он спустился по тропке к озеру — отсюда доносились голоса детей.

У мостков двое мальчиков ловили раков. Они ныряли под высокий берег и, фыркая, появлялись на поверхности, — подплыв к мосткам и победно крича, швыряли добычу в ведерко.

Рябов подождал, покуда один из них, озябнув, не вылез из озера. Попрыгав на одной ноге, склоня голову набок, он вытряхнул воду из уха. Только теперь мальчик заметил Рябова.

— Вам дедушку? — спросил он.

— Мне нужен Кожин, Сергей Михайлович, — сказал Рябов.

— Правильно. Это мой дедуль. Пожалуйста, минутку обождите, я только натяну штаны.

«Господи, — подумал Рябов, — у этой сволочи такой вежливый внук».

Вслед за мальчиком он пошел в дальний угол сада. Здесь стоял дощатый сарай, а подле него коротенький, по-бабьи раздавшийся мужчина, в длинной, не по росту пижаме, сильно заношенной, колол дрова. Еще издали Рябов заметил, что тот делает эту работу как-то странно: ударит раза два колуном по чураку и поглядит в сторону, под куст. Потом еще ударит и снова поглядит. Под кустом, в тени, стояла детская коляска, в ней сидел годовалый ребенок. Он, не отрываясь, пялился на мужчину: как только тот переставал колоть дрова, лицо ребенка искажалось в плаче, а после каждого удара он подпрыгивал и восторженно бил в ладоши.

— Дедусь, — сказал мальчик, сопровождавший Рябова, — вот дяденька тебя спрашивает.

Обернув свое мокрое от пота, одутловатое лицо и обтерев рукавом лысину, покрытую слипшимися седыми перьями, мужчина пожаловался:

— Нашел себе забаву, стервец! — Он кивнул на ребенка в коляске. — Нравится ему, видите ли, когда я колю поленья… А я прошлый год инфаркт перенес…

Воткнув с размаха колун в чурак, он велел старшему внуку:

— Присмотри за Олешкой.

И устало пошел к дому. Рябов двинулся за ним. Позади, в кустах, тотчас заорал ребенок.

— Вы по какому вопросу? — на ходу, не оборачиваясь, спросил Кожин.

— Даже не знаю, как бы это вам поточнее объяснить, — сказал Рябов.

Они вошли в дом. Сняв на веранде со стола два таза с ягодами и освободив таким образом его половину, Кожин одышливо опустился на рваную кушетку, пнув ногой в сторону разбросанные по полу игрушки.

Рябов сел на стул, открыл свой портфель, вынул из него бутылку водки и сверток с колбасой.

— Я по делу моего отца, — сказал он. — Разговор будет нелегкий. Давайте выпьем. Есть у вас стаканы?

— Найдем, — сказал Кожин.

Не поднимаясь с кушетки, он протянул руку к шкафчику, стоящему рядом, погремел там на ощупь посудой и добыл два мутных стакана.

— Вообще-то, я днем пить воздерживаюсь. Доктора не велят… Чем будем закусывать, яблочком? Нынешний год уродились хреново — тля завелась, уж чем только я ее не морил…

— У меня с собой колбаса, — сказал Рябов.

— Прихватили из города? В наш поселок колбасные изделия завозят редко. Мы больше на подножном корму… Вы сами откуда будете?

— Моя фамилия Рябов, — сказал Рябов. — Это вам ничего не говорит?

Кожин секунду подумал.

— По правде сказать, ничего… Был у нас на рабфаке парнишка, вместе учились, фамилия вроде похожая… Да нет — Дятлов Мишка его звали, рыжий такой, на вид худощавый, куда потом подевался, забыл…

Налив водку в оба стакана, Рябов выпил свой. Второй он придвинул на край стола, к кушетке. Кожин споловинил, отрезал кусок колбасы, положил на него ломтик яблока, закусил и допил стакан до дна.

— Я уж для укрепления памяти, — сказал он, — употребляю морскую капусту, вычитал в газетке. Сжевал я этой капусты, наверное, центнер…

— Хорошо, — сказал Рябов. — Сейчас я вам напомню. Мой отец, Николай Семенович Рябов, проходил у вас по делу завода имени Коминтерна.

— Это в каком же году? — спросил Кожин.

— В тридцать девятом. Вы вели это дело. Я читал протоколы допросов: мне давали всю папку при посмертной реабилитации отца. Тогда, сразу, я не стал разыскивать вас. Не мог. Не было сил…

— Да-а, — вздохнул Кожин.

Рябов подождал, не скажет ли Кожин чего-нибудь еще. Но он ничего не сказал.

— Меня привело к вам желание посмотреть в глаза того человека, который заставил моего отца…

— Дедушка! — раздался крик из сада. — Олешка в штаны наделал…

У веранды протарахтела коляска, мальчик прикатил своего брата к порогу. Кожин радостно засуетился, ковыльнул с крыльца, вынул ребенка из коляски, уложил на кушетку и принялся раздевать его.

— Вот паразит, — ласково приборматывал он. — Вот шельмец… Где я на тебя штанов напасу…

Наклонившись, он стоял к Рябову спиной, выпятив округлый зад. Собрав в комок испачканное белье внука, Кожин протянул его мальчику:

— Беги, сполосни на озере.

— Дедусь, я же раков распугаю.

— Ничего, они любят кало.

Рябов терпеливо ждал. Время сейчас было разъято для него на две неравные части: ту, длинную, из которой он приехал сюда, и эту — коротенькую, нелепую.

Завернув ребенка в свежую пеленку и прикрыв его, спящего, ватником, Кожин, уже снова вспотевший от хлопот, обернулся к гостю:

— Вот так и кантуюсь с утра до вечера, с зари до зари… А думаете, дочь понимает? Приедет на выходной и еще смеется: тебе, папаня, персональную пенсию дали специально для воспитания смены…

Рябов спросил:

— Послушайте, я не ошибаюсь: вы действительно были старшим оперуполномоченным в тридцать девятом году?

— Служил, — ответил Кожин. — Пришел в органы в тридцать втором по комсомольскому набору.

— Значит, вы должны помнить, как все это было с моим отцом!

— Товарищ, дорогой… — начал было Кожин и даже приветливо улыбнулся Рябову, желая что-то пояснить ему.

Но Рябов упрямо продолжал:

— По протоколам допросов очевидно, что отец первые дни отвергал обвинения, которые вы ему предъявляли. А потом внезапно всё подписал… Вы не бойтесь, я не пришел к вам сводить счеты, мстить. Мне и не придумать мести… В сущности, я даже не очень точно понимаю, зачем мне понадобилось идти к вам…