Израиль Меттер - Будни

Витя слушал не слишком внимательно: он всегда волновался в понедельник с утра и бывал так же возбужден по пятницам, когда отец приезжал за ним в Колобково. Дважды в неделю они проделывали этот путь на велосипеде — туда, потом обратно, — так складывалось все их лето.

Дорогу он уже выучил наизусть: сперва она широкая, пыльная, мелькающая, — мимо проносились легковые машины, грузовики, автобусы, навстречу они мчались еще быстрее, обдавая лицо пыльной бурей, нарастающим ревом, и хотя отцовские руки и грудь были рядом, Витя всякий раз вздрагивал, когда позади раздраженно гудели. Отцу это не нравилось, — в понедельник ему все не нравилось, — он бормотал:

— Перестань трусить! Нет ничего паскуднее мужской трусости.

Буйное шоссе еще продолжало нестись вдаль, к горизонту оно тоскливело ниточкой, а они свернули на лесную дорогу. Здесь стало так тихо, что даже слышно было, как отец сопит над ухом.

Солнечные лучи заблудились в верхушках сосен, разбрызгались в них, отыскивая землю, и только поляны по сторонам были весело раскалены. А тут, на узкой лесной дороге, всегда сумрачно прели лужи, пахло теплой сыростью. Уже проще было бы спешиться и вести велосипед за руль, но отец упрямо крутил педали, виляя между лужами и узловатыми корнями. Лицо его ожесточилось — Витя знал это, даже не глядя на него.

— Ты помнишь, о чем я просил тебя?

— Помню.

— О чем?

— Чтоб сам шнуровал ботинки.

— А еще?

— Не позволял кормить себя с ложки.

— А еще?

— Не смотрел до поздней ночи телевизор.

Вырулив на край поляны, жарко облитой солнцем, отец сказал:

— Давай передохнем.

Они всегда здесь отдыхали, хотя Витя нисколько не уставал. Нетерпение его росло, но он знал, что это не должно быть заметно.

Отец положил велосипед на траву и растянулся рядом. Он молчал. Витя постоял подле него, побродил вокруг, попищал в травинку, зажатую между пальцами, отыскал неподалеку под сосной муравейник и собрался было поковыряться в нем сухой веткой, но отец окликнул его:

— Поди сюда. Сядь.

Витя сел. Подложив сплетенные руки под голову и глядя закрытыми глазами в небо, отец сказал:

— Наверное, тебе часто бывает непонятно то, что я говорю. И то, что говорит тебе мама, когда ты у нее живешь. И две твои бабушки. Но все-таки, я думаю, что главное ты понимаешь. Вернее, вряд ли понимаешь, а чувствуешь наверняка… Правильно, Витюха?

— Ага.

— Что «ага»? — спросил отец.

— Ну, вообще… Папа, давай поедем, а то меня муравьи зажрали.

— Я уверен, когда ты подрастешь, тебе многое станет ясным. Надо только пока потерпеть… Ладно. Поехали, старик.

Теперь уже оставалось совсем немного. Лес поредел, Дорога стала суше, от нее зазмеились тропки, обросшие низкими кустами сорной малины, все чаще попадались кучи хлама — битый шифер, рваные консервные банки, дырявые мятые кастрюли, осколки тарелок. Показались дома поселка, сперва одинокие, далеко отбежавшие друг от друга, окруженные сараями и кладками колотых дров, затем порядок домов, разбросанных в лесу, стал выстраиваться справа и слева от дороги — и это уже была улица.

Они подкатили к забору маминого дома. Радостно завизжала дворовая собачонка, она почуяла Витю, выползла на брюхе из-под ворот и бросилась к велосипеду. Для отца эта чужая, глупая собака была помехой, она вертелась перед колесами, подпрыгивала к раме — пришлось остановиться и слезть с седла шагов за десять от калитки.

Отец снял Витю с подушки, собака кинулась к нему, поставила свои приветливые лапы на его плечи и облизала ему уши. Если бы рядом не стоял отец, Витя здоровался бы с ней подольше и поласковее, а так он только торопливо погладил ее и сказал:

— Привет!

У калитки уже появилась бабушка.

— Бледненький какой! — обняла она внука. — Болел, наверное?

И отец, как всегда, сказал:

— Мальчик совершенно здоров. Здравствуйте, Анна Максимовна.

Бабушка кивнула в ответ, взяла Витю за руку и повела к калитке.

— Может, ты все-таки попрощаешься со мной? — спросил отец.

На крыльце веранды, за кустами, уже стояла Витина мать — она всегда ждала его здесь, не выходя за ограду. Он потянул свою руку из бабушкиной и помчался к отцу. Проведя ладонью по его голове, отец сказал:

— В пятницу я приеду за тобой. — Разбежавшись, он вскочил в седло и тотчас замелькал среди сосен.

А мать уже спустилась по трем ступенькам — красивая, яркая, насквозь пронзенная солнцем, — и теперь шла навстречу, широко раскинув длинные, голые до плеча руки.

— Может, ты все-таки поздороваешься со мной?

Витя кинулся к ней и с разбегу, изо всех сил, повис у нее на шее. От матери остро пахло духами и лекарством.

Четыре дня, с понедельника до пятницы, проносились быстро, он не замечал их смены — вся неделя состояла только из этих дней: понедельника и сразу пятницы.

Вечерами надоедала немножко бабушка. Она задавала Вите вопросы, на которые ему не хотелось отвечать, но он отвечал, чтоб отвязаться.

За ужином бабушка садилась плотно рядом и, мешая смотреть телевизор, совала Вите в рот ложку с едой.

— А варенье там у них уже наварили? — спрашивала бабушка.

— Наварили.

— Вкусное?

— Ага.

— А чье вкуснее?

Ему одинаково нравились все варенья, но он отвечал:

— Твое.

Бабушка говорила «там», «у них», допытывалась, что там и как у них, губы у нее становились тоньше, в полосочку, глаза цепче, а доброе лицо напрягалось, как бывало с ней, когда она тащила из колодца ведро, полное воды.

— Мама, перестань! — просила Витина мать.

— Да что я такого особенного спрашиваю?..

Потом бабушка укладывала его спать. Перед сном она читала ему книжку. В доме отца другая бабушка тоже читала ему перед сном, и случалось, что обе бабушки читали ему одну и ту же книжку, но Витя не говорил им, что он уже знает ее, и они изумлялись, как он с одного раза запоминает содержание и даже угадывает наперед, что будет дальше.

Заходила мама, целовала его перед сном — он ждал этого.

— А кто тебя там целует перед сном? — спрашивала бабушка, когда мама уходила.

Во вторник приехал дядя Сережа — веселый человек. Он привез резиновых надувных зверей и, как всегда, крикнул с порога:

— Где парень? Давайте сюда парня!..

Они пошли на озеро втроем, с мамой, купаться. Дядя Сережа учил Витю плавать, положив его животом на свою длинную волосатую руку. Мама сидела на берегу в купальнике под зонтиком, но в воду не шла.

Набарахтавшись в озере досиня, Витя принялся носиться вокруг нее, согреваясь от бега. А дядя Сережа уже давно распластался на горячем песке затылком в мамины колени.

— Все равно он мне его не отдаст, — сказала мама.

— Но ведь еще неизвестно, какое решение может принять суд, — сказал дядя Сережа. — Если ты наконец решишь судиться.