Иван Никитчук - Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Что было для Шевченко ближе, понятнее, дороже этих горячих, гневных слов?! Ведь и он смело и последовательно выступал против кнута самодержавия, против лжи и безнравственности крепостного права. Ведь в своих обличениях он употреблял даже этот самый иносказательный образ — «византийство», то есть деспотизм и мракобесие:

Напрасно пытался Лазаревский заговорить с поэтом. Тарас либо вовсе не слышал его вопросов, либо отвечал невпопад. Наконец Федор Матвеевич махнул рукой и сел писать письмо родителям. А утром Шевченко надел свою бархатную блузу и пошел к баронессе.

Он бывал у нее трижды на неделе и искренне увлекся своей работой. Если Исаева писал он с внутренним сопротивлением и предубеждением, то теперь в нем проснулся настоящий творец. Он старался не только схватить внешнюю схожесть, но и перенести на полотно немного тайны внутренней жизни человека, незаметной для равнодушных глаз, схватить какие-то мелкие черточки, от которых обычный портрет приобретает вдруг силу произведений великих мастеров. С наслаждением поймал он кистью луч солнца в тот момент, когда он упал на ее висок и зажег под полуувялой кожей этой сорокалетней женщины жилку, полную яркой крови, а в ее взгляде засияла мысль знатока и любителя искусства, что понимает его поиски.

— Да, немногие художники пытаются угадать, о чем думает их модель… Значит, до весны, в синей амазонке с моей чудесной Ночкой, — сказала она ему на прощанье, когда портрет был готовый. — А летом вы напишете портрет моей дочери, которая заканчивает Смольный.

Нарисовал Тарас и портрет Забаржады. Теперь она встречалась с поэтом, когда была свободной, приходила к нему в мастерскую, когда там никого не было. В такие часы сердце Тараса громко стучало от счастья видеть эту девушку. Он все больше увлекался ею, все чаще он думал о ней. Они вместе вспоминали Украину и даже пели украинские песни. Тарас ей много рассказывал о своей молодости, о жизни в Петербурге, читал свои стихи. В такие моменты Забаржада сидела тихонько в уголке и слезы катились из ее прекрасных глаз. Тарас утешал ее:

— Ну, что ты, сердце мое, улыбнись. Я люблю смотреть на тебя, когда смеются твои глаза, когда ты улыбаешься. Все будет хорошо… Может, и нам судьба еще улыбнется… И мы будем с тобой счастливы…

— Милый Тарас, мне хорошо с тобой… Ты очень добрый… Мне кажется, я полюбила тебя за твое доброе сердце и душу, открытую для добра…

— Это оттого, что оба мы насмотрелись и натерпелись столько горя… Я очень хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной…

— И я хочу, милый Тарас…

— Послушай, это стихотворения я написал для тебя:

На этот раз Забаржада надолго задержалась в мастерской Шевченко. Почти в полночь Тарас вышел ее проводить к дому. Подойдя к воротам ее дома, они обнялись и поцеловались.

— Спокойной ночи, сердце мое, — сказал Тарас вслед уходящей девушке…

Дней через пять после сдачи карт и альбома Карл Иванович Герн зашел в мастерскую Шевченко, где поэт теперь чаще писал стихи, либо читал запрещенные книги, либо с аральских этюдов писал пейзажи масляными красками.

— Генерал Обручев просит вас явиться к нему сегодня после полудня. Кажется, хочет заказать вам портрет.

Шевченко немного растерялся:

— Надо надеть солдатскую форму?

— На первый раз — да. А там будет видно. Обручев человек без гонора. Кстати, он уже послал в Третий отдел запрос, напомнил о вашей характеристике, отосланной два года тому назад, и просил ответить, не разрешат ли вам рисовать. А по военной линии Обручев вас представил на унтер-офицера.

Шевченко молчал. А Герн взял свою фуражку и, приглаживая ладонью волосы, утомленно сказал:

— Ох, эти новогодние представления! Каждый день составляем новые списки, а потом одних вычеркиваем, а других дописываем. И вокруг каждой фамилии ведется тайная борьба. Ни днем, ни ночью нет мне покоя…

Шевченко старательно наваксил сапоги, почистил мундир, побрился и пошел к губернаторскому дворцу. Зашел он, конечно, с черного хода, откуда несло кухонным чадом и дешевым табаком. В кухне, кроме повара, сидел пожилой унтер с двумя медалями и «Георгием» на груди.

— Здравия желаю! — поздоровался Шевченко и нерешительно остановился.

— Тебе чего? — солидно спросил унтер.

— Доложите его превосходительству, что пришел Тарас Шевченко.

— Еще чего придумал! — хмыкнул унтер. — Если ты с жалобой, так иди по субординации к ротному. Пока за дурость не всыпали, — солидно добавил он и отвернулся, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

— Его превосходительство приказали мне прийти сегодня после обеда.

— Приказали? — удивленно оглянулся унтер. — Ты кто? Портной?

— Нет, я художник. Так и доложите его превосходительству.

Унтер нерешительно двинул плечами, отвесил нижнюю губу, поднялся и исчез за внутренними дверьми. Через несколько минут он вернулся и поманил Шевченко пальцем.

— Идите к генералу. Что же вы сразу не сказали, что художник, — говорил он, провожая Тараса какими-то коридорами и комнатами, заставленными шкафами и комодами, потом через гостиную и огромный зал, и наконец остановился перед дверьми резного дуба. Морды львов с бронзовыми кольцами в зубах украшали их и служили ручками.

— Здесь, — вполголоса сказал унтер и на цыпочках удалился.

Шевченко тихо постучал.

— Войдите! — послышался голос за дверью.

— А, это вы, Шевченко, — приветливо улыбнулся Обручев, когда поэт переступил порог. — Здравствуйте, здравствуйте! Я хотел просить вас написать портрет моей жены, а потом, если будем живы, то и мой. Да вы садитесь, — указал он на кресло возле своего стола, потом дернул долгий шелковый шнур за спиной.

Где-то далеко едва слышно отозвался звоночек. На пороге беззвучно появился лакей.

— Попросите барыню, — сказал генерал и снова обратился к Шевченко. — Сейчас я вас познакомлю с женой, и вы уже сами договоритесь с ней, когда ей удобно позировать и обо всем остальном.

Шевченко молча поклонился.

— Ну-с, отправили мы ваш чудесный альбом его императорскому величеству, и — надо надеяться — судьба ваша будет устроена. Мы со своей стороны побеспокоимся и дальше будем помогать вам стать на ноги… И надо же было вам впутаться в это бессмысленное тайное общество!