Иван Никитчук - Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Вернувшись в город, Тарас зашел на базар и вдруг услышал за спиной знакомый голос:

— Тарас Григорьевич, неужели вы?

Шевченко обернулся: перед ним стоял Левицкий с высоким стройным офицером в погонах штабс-капитана.

— Знакомьтесь, — сказал Левицкий. — Карл Иванович Герн, наш добрый знакомый, большой знаток литературы и искусства.

— Уже и знаток! — укоризненно покачал головой Герн, пожимая руку Шевченко. — Просто люблю честное, смелое и красивое слово, но не хотелось бы мне знакомиться с нашими наилучшими поэтами при таких грустных обстоятельствах, как те, которые привели вас в Оренбург.

С первого взгляда Герн понравился Тарасу.

— Как вы сюда попали и что здесь делаете? — спросил Левицкий.

— Любуюсь и страдаю. Какая мука видеть столько нового, оригинального и колоритного и не иметь права рисовать!

— Знаю! Понимаю и сочувствую, — помолчав, сказал Герн. — Смотрите, любуйтесь и запоминайте. Когда-нибудь это все вам пригодится, а главное, вы должны себя беречь… для людей, — додал он тихо.

Шевченко посмотрел на него и не ответил.

— Но какие же здесь чудесные лица, — погодя заговорил он. — Какие лица!

— А мы сюда зашли, — сказал Левицкий, — потому что в городе тоска. Появление каравана у нас большое и не ежедневное событие. Кроме того, тут можно иногда купить чудесные вещи.

— Я, например, ищу хорошее английское охотничье ружье, — добавил и Герн, — но, к сожалению, сегодня их тут что-то не заметно.

— Английское?! — удивился Шевченко.

— Конечно! Как известно, англичане с нами не воюют, но тайно поставляют и оружие, и средства тем, кто с нами воюет. Они вооружают черкесов, чеченцев, а у хивинцев, бухарцев и кокандцев замечательные английские штуцеры, дробовики и так называемые винтовки, о которых не смеет еще мечтать наше христолюбивое воинство со своими жалкими ружьями. Вообще мы…

Герн вдруг умолк, заметив синий жандармский мундир.

— А я ищу что-нибудь для родителей. Они так одаривают нас с Михаилом своими посылками. Но купил только вот шаль для мамы, — сказав Левицкий. — Думал взять бухарский халат для отца, но уж больно дорого просят.

— Послезавтра караван отправляется дальше. Перед отходом они не будут так дорого просить, — успокаивал его Герн. — А пока давайте пойдем в турецкую кофейню, там нас угостят прекрасным турецким кофе, — подхватил он под руку Тараса.

После кофе друзья еще долго ходили в караван-сарае — то показывали Шевченко китайского акробата, который жонглировал четырьмя тарелками, перекатываясь по земле на огромном деревянном шаре, то останавливались послушать акына. Герн понимал казахский язык и объяснял поэту, что акын пел о Кобланди-батыре, герое казахского эпоса, а потом запел об Исатае Тайманове, вожаке казахских восстаний, что прошли здесь лет двадцать — тридцать тому назад.

— У них много чудесных старинных легенд, — сказал Герн. — Акыны, подобно поэтам древней Эллады, объединяют их в бесконечные поэмы.

Шевченко заинтересовал Герна. Он долго расспрашивал Тараса об Украине, Академии художеств, о Брюллове, Венецианове, Тропинине, вспоминал, как год тому назад познакомился с Александром Брюлловым, который именно тогда строил этот минарет. Нашлись и другие общие знакомые по столице, где Герн несколько лет назад закончил Академию генерального штаба. В разговорах время проходило незаметно.

— Как вы много знаете про эти места, — вздохнул Шевченко. — Хотелось бы и мне ближе познакомиться. Но меня этими днями должны отправить в Орск. В казарме говорили, что готовят этап.

Герн задумался.

— Вот что, Тарас Григорьевич, — сказал он. — Приходите ко мне завтра к вечеру, а я с утра постараюсь узнать, как с вами будет. Только обязательно приходите. Жена будет вам рада. Она полячка, у нас много знакомых польских ссыльных. Люди они интеллигентные — студенты, музыканты и даже художники. Их тоже, как и вас, отдали в солдаты, но живут они в большинстве на квартирах…

Утром батальонный каптенармус принес Шевченко полное солдатское обмундирование.

Впервые надевая солдатский мундир, Шевченко как будто проснулся от недолгого отдыха среди добрых людей. Будущее посмотрело ему в глаза своими ужасными буднями, и мысль, что десять лет — этот бесконечный срок военной службы — он будет носить этот мундир, покрыла его лицо холодным потом.

Из трех мундиров ни один не подошел ему. Делая пометки мелом на наибольшем из них, каптенармус возмущенно бурчал:

— Во какое пузо нагулял, прости господи! Какой по росту подходит, так на животе никак не сходится. Придется самый большой укорачивать. Ну, ничего: наша муштра быстро сгонит с тебя лишнее сало.

Шевченко почему-то думал, что за обмундирование надо платить, и с грустью подсчитывая мысленно свои сбережения, спросил:

— Сколько с меня за все?

— Сорок рублей, — не моргнул глазом унтер.

И Шевченко отсчитал ему всю сумму. Двое «забритых», которым тоже принесли мундиры, давясь со смеха, выскочили из казармы во двор и тут дали волю своему смеху.

— Ну и дурак! — аж приседали они, хватаясь за животы. — Видели вы такого недоумка?! А еще из господ! Художник, говорят! В каких-то там академиях учился.

— Что здесь происходит?! Что за смех? — неожиданно прозвучал над ними грозный начальственный голос.

Увидев офицера, «забритые» вытянулись:

— Так это, ваш бродь, дурак у нас в пересыльной появился. Каптер ему мундир принес, а он за него деньги дал.

— Какой такой дурак?

— Не можем знать. Шевченком зовут.

Офицер вошел в казарму. Дневальный подскочил, отдав рапорт.

— Вольно! — махнул ему офицер рукой, потом спросил: — Кто тут Шевченко?

— Я, — выступил Тарас, который уже успел одеться в свой парусиновый костюм.

— Не по форме отвечаешь! — заметил офицер, еще не зная, как реагировать на такую вольность, за которую старого солдата отправили бы сразу на гауптвахту. — Как следует отвечать по уставу?

— Извините, я… еще не научился… — ответил Шевченко, но вытянулся.

— Ну, хорошо: еще успеете научиться, — улыбнулся офицер. — Говорите только правду: и сколько вы дали сейчас каптенармусу и за что?

— Солдату, что принес мне мундир, я заплатил сорок рублей. Он сказал, что мундир столько стоит.

— Он требовал деньги?

— Нет. Я спросил цену, а он ответил.

— А деньги взял?

— Да, взял.

— Мерзавец! — искренне рассмеялся офицер. — Ну, ничего: деньги он вам сейчас отдаст. Не волнуйтесь. А вам совет — как можно быстрее научиться отвечать по уставу, чтоб избежать многих неприятностей.

Неизвестно, что сказал офицер каптенармусу, но через четверть часа тот, весь красный и рассерженный, влетел в казарму и бросил на койку Тарасу помятые ассигнации.