Иван Никитчук - Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Ожидая новой оказии, Шевченко снова писал письма.

Напрасно убеждал он себя, что не друзья малодушно от него отреклись, а почта не доставила его первых писем адресатам, — горечь обиды и разочарование в людях все углублялись и все чаще возвращалось к поэту чувство безысходности от мысли, что он навеки выброшен всем миром и осужден на безнадежное прозябание гарнизонного солдата.

Иногда острое презрение наполняло его сердце. Презрение к людям, которые не осмелились даже в частном письме высказать хотя бы чуть-чуть сочувствия к нему в его тюрьме.

Стиснув зубы, он пытался думать о другом, потому что это неуважение к своим современникам душило его, но после волны гнева его охватывало бессилие. Все становилось безразличным, бесконечно далеким. Но через какое-то время снова просыпалась боль в душе, снова вспыхивала непобедимая любовь к жизни и острое желание спастись.

И тогда снова писал Шевченко «на волю» — стучал в сердца людей.

Запечатав последнее письмо, Шевченко задумался. Он понимал, что друзья боятся потерять должности за переписку с «государственным преступником», но дамы?! Когда закованных декабристов погнали на каторгу в Сибирь, княгиня Волконская и княгиня Трубецкая бросили вызов царю, оставили высшее общество, привычную роскошь и веселую беззаботную жизнь, чтоб разделить со своими мужьями их страдальческую судьбу.

Конечно, он, Тарас, не принял бы такой жертвы, ему бы только две строчки сердечного привета от той, которую он называл своею зоренькою и которую вспоминает, когда солнце заходит и горы чернеют…

Он решился написать Репниной. Он сел к столу, вынул лист бумаги и своим мелким почерком написал:

«Дорогая Варвара Николаевна!»

И вдруг бросил перо.

«А что, если и она не ответит? Что, если она во мне видела лишь талантливого художника и поэта, способного увековечить ее образ в стихах и на полотне?»

Но сразу отбросил эту мысль. Разве не она хлопотала о зачислении его преподавателем рисования в Киевском университете? Разве не она своими руками связала ему шарф, заметив, что не было мехового воротника на его зимнем пальто? Разве не она выписывала для яготинской библиотеки все журналы и покупала все книги, которые могли ему пригодиться либо заинтересовать его. Кто-кто, а Варвара Николаевна безусловно ответит на письмо. Она неспособна забыть… Писал просто, тепло и серьезно, как пишут старшей сестре, которая все поймет, которая почувствует, что надо так или иначе вырвать его отсюда, пока жива его душа, пока не исчез его талант, пока горит в нем желание жить.

Как это тяжело, как несвойственно всему его естеству: просить, жаловаться… Скорее перешел к описанию здешней природы, кайзахов (так тогда называли казахов), киргизов…

«Киргизы такие живописные, такие оригинальные, что сами просятся на карандаш. Иногда я встречаюсь с ними. Какой стройный народ! Какие прекрасные головы! И постоянная важность без наименьшей напыщенности. Если бы мне можно было рисовать, сколько бы я прислал вам новых и оригинальных рисунков! Но что сделаешь!.. А смотреть и не рисовать — это такая мука.

…Вот уже больше полгода, как я оторван от литературы. Пришлите мне, будьте так добры, последнюю книгу Гоголя „Выбранные места из переписки с друзьями“ и „Чтения Московского археографического общества“, издания Бодянского».

Перечитал написанное и почувствовал, как слезы подступают к горлу. Снова приходится просить… просить… просить…

«Последняя попытка, — думал он, запечатывая письмо, — если и на этот раз никто не откликнется …»

Через неделю снова собрался Тарас к Саримбеку. Он взял с собой нарисованный по памяти карандашный рисунок Айбупеш. В юрте были только женщины, Саримбек ушел куда-то на охоту.

Женщины обрадовались приходу Тараса, особенно была рада Айбупеш. Она развела огонь, приготовила чай, нарезала лепешку, и обе стали на ковре угощать гостя. Попив чая, а потом и кумыса, Тарас решил показать рисунок Айбупеш.

— Сестра, — сказал он, обращаясь к ней, — я хочу показать тебе твой портрет.

Он вынул из кармана лист бумаги, на котором была изображена головка Айбупеш со смеющимися глазами.

Она взяла в руки листок, и лицо ее выразило удивление и восторг. Какое-то время она молчала, а Шевченко любовался ею. Она была невероятно прекрасна! Шевченко, как художник, особенно чувствовал это.

Вскоре Айбупеш оторвалась от портрета и посмотрела на Тараса. В глазах ее появились слезы.

— Тарази!.. Это ты нарисовал? — спросила она дрожащим голосом.

— Я, Айбупеш… У меня нету красок, я бы мог нарисовать тебя еще красивее…

— Тарази!.. Тебя Аллах целовал!.. Так человек не может рисовать!.. Подари мне его, — с мольбой в глазах попросила она.

— Конечно, Айбупеш, я его рисовал для тебя.

— Посмотри, Масати! — с восторгом воскликнула Айбупеш.

Масати взяла рисунок в руки и ее глаза расширились от удивления. Она впервые в жизни держала в руках портрет человека. На ее лице отразился даже страх.

— Айбупеш, ты здесь как живая… Но это колдовство… Ты можешь умереть!

На лице Айбупеш тоже отразился испуг.

Тарас смотрел на происходящее с любопытством.

— Сестра, не бойся. Это я рисовал, и Саримбек мне разрешил это сделать. Никакого колдовства. Я много лет учился, чтобы уметь изображать людей и все вокруг.

Тарас быстро достал из костра уголь и на обратной стороне кожи несколькими штрихами изобразил верблюда.

Женщины были ошеломлены и смотрели на Тараса, как на чудо.

Постепенно страсти улеглись, и они снова принялись пить чай. Тарас смотрел на Айбупеш, и сердце его начинало учащенно биться.

«Без хозяина, — подумал он, — наверное, не надо долго засиживаться».

— Мне надо возвращаться в крепость, — допивая чай, сказал Тарас. — Солнце скоро спрячется.

— Посиди еще, Тарази, — попросила Айбупеш. — Скоро вернется Саримбек.

— Спасибо, но надо идти. Ты меня проводишь?

— Конечно, Тарази.

Они вышли из юрты и пошли в направлении крепости. Шли молча, каждый о чем-то думая.

«Какая прелестная девушка! — думал Тарас. — Жаль, что она чья-то жена. Жизнь ее тоже не сахар. Та же нищета, которая и меня всю жизнь сопровождала. Ее красота может вдохновить и художника, и поэта, и композитора, но она недолговечна. Еще несколько лет — и она станет похожей на Масати».

«Тарази похож на волшебника… Но почему он в солдатской одежде? Саримбек говорил, что он поссорился с самим большим царем, — думала Айбупеш. — Он хороший, и мне весело, когда он приходит и я его вижу. Почему так?»

Тарас остановился, взял руку Айбупеш.

— Возвращайся, Айбупеш. Спасибо тебе за угощение. Ты очень хорошая. Я буду скучать без тебя и думать о тебе.