Иван Никитчук - Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Он стал внимательно рассматривать баркас. Впереди стоит здоровенный мужчина с красным обветренным лицом. Очевидно, это и есть Захряпин. Еще несколько лиц. Но вот среди них промелькнуло знакомое… Бородка, казахские глаза…

— Саримбек! — крикнул Шевченко.

Но Саримбек его не услышал.

— Знакомый? — спросил Макшеев, когда Тарас опустил бинокль.

— Да, знакомый из Орска.

Через четверть часа Тарас обнимал Саримбека на палубе «Константина».

— Ох, Тарази, как ты изменился, — обнимая Шевченко, сказал Саримбек. — Ты совсем не такой, каким был недавно.

— Старый стал? Аксакал?

— Бороды нет, а отпустишь — будешь точно аксакалом. Только глаза у тебя молодые, как у джигита. И загорел — стал настоящим кайзахом. Отпусти и ты бороду, — будут говорить, что мы братья и одноверцы!

— Тебе передавали привет Масати и Айбупеш. Передали подарки. Я их вез через степь и горячую пустыню — и они до сих пор еще теплые от их рук…

— Как ты хорошо сказал! — отозвался Саримбек. — Ты так хорошо сказал! Когда ты меня поцеловал, мне показалось, что это Айбупеш поцеловала…

Тарас опустил голову: ему было неудобно перед Саримбеком, но он был уверен, что Саримбек простил бы ему, если бы он узнал о его любви к Айбупеш.

— Очень красивая Айбупеш, Саримбек, — тихо промолвил Тарас. — Я нарисовал ее портрет на сукне юрты углем из твоего костра…

Послышался голос Захряпина:

— Мне очень будет трудно без него. Он же здесь все знает… Нам надо много рыбы наловить… Это и для него важно…

— Рыба рыбою, а экспедиция экспедицией, — ответил Бутаков.

Красное лицо Захряпина покраснело еще больше.

— Если так… Мы еще с ним немного поездим, а потом уже передам вам… Только не сегодня. Хорошо?.. Ну, надо и его спросить…

— Саримбек, — крикнул Бутаков.

Саримбек и Шевченко подошли к капитану.

— Я хочу тебя, как человека, который хорошо знает эти места, взять в свою экспедицию. Что ты на это скажешь?

Саримбек наклонил голову. Потом поднял ее и сказал:

— Буду с Тарази…

— Прекрасно! — обрадовался Бутаков. — Ты еще какое-то время поплавай на баркасе, а потом Захряпин тебя отпустит. Согласен?

— Жаксы!

Пронизывая волны и высоко поднимая киль, «Константин» повернул на юго-запад. Воздух пах медом, море, серо-голубое, завораживало своей глубиной. Тарас любовался проплывающими берегами и молчал. Все было необычным, удивительным, в воздухе разливалась какая-то необычная нежность. Саримбек стоял рядом и тоже молчал.

Подошел Вернер — коротко остриженный, светлые усы. Остановился, немного наклонился, засмотрелся в воду, потом на скалы…

— Богатый край, удивительно богатый край. И для геолога здесь работы и работы…

— Кроме песка и воды, здесь еще есть что-то? — с удивлением спросил Тарас.

— Ого! — покачал головой Вернер. — В пустыне должны быть уголь и нефть. С геологического строения видно.

— Ну, ты, Томаш, специалист… А я только на цвета смотрю да к легендам прислушиваюсь…

— Не говорите… Цвета — это важная вещь. Если вы их точно отразите, рисуя берега, то любой геолог может определить даже в Петербурге, какие там могут быть ископаемые. Даже важен цвет воздуха. Есть ископаемые, которые выделяют те или другие газы, придавая воздуху определенный цвет. Примитивный художник этого не заметит, а настоящий — обязательно.

— С вами даже страшно говорить. А если я не передам?

— Не передадите… Я видел ваш рисунок, на котором вы изобразили могилу Достан-батыра. Там в воздухе есть что-то такое… Мне кажется, что там должны быть элементы, которые сопровождают нефть и медные руды… Я точно сказать не могу, но мне кажется…

— То у меня настроение было плохое — поэтому так и нарисовал, — отмахнулся Тарас.

— Не говорите, это не фантазия… Настроение настроением, но есть что-то и объективное… Вот вы его и изобразили, даже подчеркнули в такой мере, что даже я заметил. А суть в том, чтобы подметить самый тонкий, не заметный для неопытного глаза нюанс и выделить его…

— Вам бы заниматься теорией искусства, — усмехнулся Тарас, непривычно взволновавшись таким поворотом разговора.

— Теория искусства — это не для меня, — скромно ответил Вернер. — Я много говорить не люблю. А вот если вы, Тарас, попробуете обратить внимание на то, что я говорил, — ваши картины будут интересны не только для ценителей искусства, но и для геологов… Посмотрит геолог и скажет: «Ого! Стоит туда поехать. Вот там нефтью пахнет, а здесь должны быть залежи ртути… Все на этой картине!»

— Еще немножко — и я влюблюсь в вашу геологию! А кто же стихи будет писать?

— О, стихи — это исключительное искусство… Если бы вы познакомились с Мицкевичем, он сказал бы, что вы могучий поэт.

— Не имел случая познакомиться… А стихи его люблю. И поэмы. И его переводы… И вообще — гениальный мастер…

На горизонте показался остров. Недалеко от Тараса, Вернера и Саримбека стоял Бутаков и смотрел в подзорную трубу.

Тарас повернулся к Саримбеку:

— Как называется остров?

— Барса-Кельмес…

Тарас засмеялся. Вернер удивленно посмотрел на него:

— Название удивительное и поэтическое. Перевести можно так: «Пойдешь — не вернешься!» Надо Бутакову сказать.

— Как называется и что означает? — крикнул Бутаков, не отрываясь от подзорной трубы. Он, оказывается, кое-что слышал из разговора.

— Барса-Кельмес, — сказал Шевченко и перевел на русский язык это странное название.

— Оказывает впечатление, — сказал Бутаков. — Аж страшно подходить к нему… Но подойти надо, служба такая…

Вернер несколько раз ездил на остров. Вот и сейчас он уехал. Саримбека забрал Захряпин. Шевченко остался один в каюте. Он взял альбом Вернера и вытащил из него свой рисунок удивительного цветка, которого Вернер привез с острова. Он захотел его доделать.

Положил листок на стол, развел краски и вдруг понял, почему его потянуло к этому цветку…

…Это было как будто вчера, а прошло уже пять лет. Тогда Тарас путешествовал по Украине, писал стихи, рисовал. Поездка казалась сплошным сном. Украина, ее люди, ее песни, ее история раскрывались перед Шевченко во всем своем величии и красе.

Евгений Гребенка предложил пойти в село Березовую Рудку на бал княгини Волховской. Тарас согласился. Правда, уже по дороге он сказал Гребенке: «Я не очень люблю ходить без приглашения». Гребенка категорически заявил: «Брось, Тарас, там ждут. Ты должен быть!» — «Кто там может меня ждать?» — удивился Шевченко. «Чудной! — промолвил Гребенка. — Ты же Кобзарь!» И Гребенка, обнимая Тараса, которого не так давно вместе с Брюлловым, Григоровичем, Жуковским и Сошенко освобождали из рабства и выводили в люди, начал весело рассказывать о самой княгине Волховской и ее привычках, а потом о том, сколько времени она готовилась к этому балу, кого пригласила…