Иван Никитчук - Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Их посадили на самых почетных местах. Вокруг собралось изысканное общество, посыпались вопросы на разных языках, Тарас еле успевал отвечать, а Гребенка сидел и улыбался: ему было радостно за Тараса, как за родного сына.

Потом началось угощение. Шевченко и Гребенка сели за стол, где собралась молодежь. Тарасу было тогда всего двадцать девять. Молодежь пела песни, шутила и пила чарку за чаркой. Несколько чарок пришлось выпить тогда и Тарасу. Он стал чувствовать себя свободнее, веселее и легче. Когда его просили что-нибудь прочитать — читал, рассыпал шутки, смеялся вместе с другими…

Именно тогда и приметил левее от себя молодую женщину в голубом платье. На груди у нее было несколько цветков. Женщина задумчиво смотрела на Тараса. Она была по-настоящему красивая. Кто-кто, а Шевченко, которому на своем веку довелось рисовать не одну красавицу, имел право об этом судить. Нежное, чистое лицо, темные, но голубые глаза — задумчивость и лукавинка в них. Чудесные цветы были у нее на груди, но женщина была еще чудесней… Сейчас Тарас уже не помнит, с чего начался разговор. Женщина в разговоре была удивительно прекрасной. Отвечала вежливо и остроумно — и одновременно в каждом ее слове, в каждом жесте была какая-то неуловимая скромность и чистота. Эта скромность и чистота не давала ему права быть настырным — и все же он не мог сдержаться от просьбы: «Подарите мне цветок с вашей груди, пожалуйста!» — «Зачем?» — растерянно спросила она. «На память!» — ответил Тарас и почувствовал, что покраснел до самых ушей. «Не может быть ничего тяжелее, — ответила она, — чем подарок на память». Тарас ничего не придумал в ответ. Она сидела, полуобернувшись к нему. «Я не могу силой отобрать у вас цветок. Но я его у вас украду», — наконец пообещал он. «Попробуйте. Только я могу рассердиться, — ответила она, улыбнувшись, и добавила: — А пока что я хочу выпить!» Он налил ей вина и себе, чокнулись бокалами. И в этот момент она обернулась к нему. Пила вино медленно, закрыв глаза, а он тем временем впервые в жизни позволил себе, чего раньше не позволял, — незаметно снял с ее платья сразу несколько цветков. Когда она закончила пить, — он уже сидел с цветками и деловито (хотя сердце стучало тревожно) прикалывал их у себя на груди. Женщина перепуганно посмотрела на платье и сказала серьезно: «Тяга к красоте — вещь хорошая, но поступок все-таки слишком смелый!» — «Я не смог удержаться, извините», — весь красный, как рак, ответил он. Она ничего не сказала и отвернулась. Тарас не спускал с нее взгляда. Она сердится — да; может быть, она ждет, что будет дальше? Выпитое вино, в придачу к водке, сделало его смелее и изобретательнее. Он искал момента для наступления, хотя понимал, что не стоит этого делать. Потому что это не какая-то любовная интрижка, а что-то большее. Но в женщине было что-то такое, что он не мог себя сдержать. Потихоньку сбросил на пол салфетку, что лежала у нее на коленях, а сам сделал вид, что это произошло им незамеченным, и продолжал рассказывать ей о каком-то приключении. Но женщина есть женщина. Она очень скоро заметила, что салфетки нет, и хотела ее достать. Тарас решил ей помочь. Они наклонились одновременно, и он под столом успел схватить ее за руку. «О! Так это сама судьба желает, — сказал он, как будто страшно удивленный, — чтобы мы с вами познакомились. Попробуем? Меня зовут Тарас, фамилия — Шевченко». — «О, а я и не знала, — удивленно и серьезно ответила она. — А мои имя и фамилия ничего вам не скажут. Поэтому я не буду отягощать вашу память лишней мелочью». «Сделайте, пожалуйста, такое удовольствие — отяготите!» — не отступал он. «Честное слово, в моей жизни нет ничего такого, что могло бы вас заинтересовать… Я ж…» — «Разве можно такое говорить? — аж вспыхнул Тарас. — Разве только то, что вы существуете на земле — это что-то такое, что не стоит внимания? Вспомните Джоконду. Чем-то она все же заинтересовала Леонардо…» — «Так то же Джоконда…» — «А вы разве не Джоконда на этой земле? — запальчиво спросил Тарас, и в его душе не было и тени сомнения, что она на самом деле, действительно украинская Джоконда. «Нет. У меня нет такой судьбы, такой… красоты, чтоб они были для вас интересны… — и добавила: — Мне сейчас двадцать один год, а моему мужу сорок два…» Тарас посмотрел на нее с удивлением. «Вот видите, удивились! Думали, что перед вами молодая девочка. А у меня, оказывается, есть секреты, которые облегчают горе, а есть и такие, которые разжигают…»

Тарас сидел и молчал. Ее ответ и в самом деле его ошарашил, и он не знал, что и сказать.

«Выпьем? — спросил он, притворяясь веселым. Тарас молча налил ей и себе. Выпили. Прежде чем поднести бокал к губам, она внимательно посмотрела в ту сторону, где сидели старшие мужчины. Там уже было очень весело.

«Извините, — наконец смог переспросить Тарас, — вашему мужу уже сорок два? Как же это?..» — «А что в этом удивительного? — улыбнулась она. — Я живу с ним уже пять лет. Мне было семнадцать, когда за него выдали… Так что ничего интересного вам не расскажу…» «Я знаю вашего мужа?» «Конечно, это Платон Алексеевич Закревский…» «А…» — разочарованно промолвил Тарас. С Закревским он был немного знаком. «Выдали меня замуж молодою, я почти не знала, за кого иду. Как говорят на селе, и не надевувалась… Так что может быть интересного в моем жизнеописании для вас? Ничего». — «Вы счастливы? — спросил Тарас и тут же ответил: — Вы несчастливы, я это знаю…» — «А кто счастливый? Вы?» — «Я счастливый, потому что вижу вас!» Она рассмеялась от этого банального комплимента, однако через минуту снова стала серьезной. «Я хотел бы вас сделать счастливой», — промолвил он, не спуская с нее глаз. «Интересно — как?» — «Не знаю…» — «А вы уже сделали меня сегодня счастливой — удостоили меня своим разговором и вниманием…» Тарас хотел ответить. Но в это время зазвучала музыка — началась мазурка.

«Не могли бы вы меня удостоить мазуркой? — спросил Тарас и поднялся в полупоклоне. Она поднялась тоже, быстрым взглядом осмотрела зал. Закревский и его друзья по чарке вели за столом какие-то пьяные разговоры, как будто в кабаке.

Они кружили в танце — и все расступались перед ними. Любовались старые, любовались молодые — красавица Анна Закревская танцует с Тарасом Шевченко — самым почетным гостем княгини Волховской. Только Тарас еще не знал, как зовут его даму. Он снова спросил ее имя — и она, кружась, выдохнула: «Анна Ивановна». Им было весело и хорошо, и они даже не почувствовали, когда кончился танец.

Тарас отвел Анну на ее место, а к нему подошел Гребенка. «Что, Евгений Петрович?» — взволнованно, но все еще со счастливой улыбкой на губах спросил Тарас. «Тарас, будь осторожным, зачем тебе эти цветы?» — серьезно сказал Гребенка, кусая губы. — «А что?» Гребенка показал глазами в сторону стола, за которым сидел Закревский. Но в ту же минуту снова загремела музыка. Тарас умчался к своей даме. Уже ни он, ни Анна не обращали внимания на то, что происходит за столом, где сидел Платон Закревский. Тарас смотрел на нее, а она не спускала очарованных глаз с него. Она улыбается, как ребенок, как будто не было у нее никакого замужества, ни семейных дел, — и казалось им обоим, что все вокруг куда-то исчезло, есть только он и она. Прядь волос выбилась на ее ровное белое лицо, она этого не замечала, а Тарас любовался, какая она красивая и молодая, и думал: «Почему так? Почему это чудо природы должно быть несчастливым?» Она как будто отгадала его мысли и, поведя бровью, тихо промолвила: «А я счастливая! Ага!» И он, забыв обо всем, ответил: «И я!»