Иван Никитчук - Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

— Вот черт! Снова забыл, где живу и в какое время, — в сердцах отозвался поэт.

Шевченко очень хотел увидеть Кульжан и Жайсака и узнать, как сложилась их жизнь, но аул откочевал от Раима почти одновременно с выходом в море «Константина», и никому не сказали казахи, где будут кочевать до зимы.

Работая здесь, на Арале, Шевченко душою был далеко. Ему разрешили оставаться вместе с Бутаковым и отправиться с ним в Оренбург. И даже то, что оказии ничего ему не привезли, уже почти не волновало его. Небрежно пересматривал он газеты за последние месяцы.

— Нам надо спешить, — сказал Вернер, — Ведь, когда отдохнет последняя оказия, нам с ней придется возвращаться в Оренбург.

За два дня до отхода оказии Бутаков тепло попрощался с гарнизоном и другими жителями Кос-Арала и Раима и выехал под охраной полсотни яицких казаков вместе с военным инженером, который приезжал для фортификации Раимского укрепления. А Вернер, Рыбин, Шевченко и Поспелов с матросами Балтийского флотского экипажа погрузили на возы оказии все коллекции, имущество и научные материалы экспедиции и теперь ожидали отъезда.

В последнюю ночь Тарасу не спалось. Все вещи давно были упакованы. Оставались только постель да складные походные койки. Вернер долго молча сидел возле стола и смотрел в одну точку, а Шевченко достал свою заповедную книжечку и начал писать. И вдруг ему стало грустно от мысли о том, что он иногда так небрежно и даже презрительно относился к этому Синему морю, к полному величества многоводной Сыр-Дарьи, к Раиму и Кос-Аралу, где жилось ему намного лучше, чем в Орске. Орск! Там где-то Айбупеш… Он ничего о ней не знает. Их обоз будет останавливаться на обратном пути в Орске. Надо будет обязательно посетить юрту Саримбека и увидеть Айбупеш…

Во всяком случае, Шевченко расставался с Аралом как с другом, сохраняя к нему благодарное чувство.

Он многое здесь повидал, многое понял, многому научился. Здесь все относились к нему чутко, уважали в нем не только человека, но и художника, и поэта, и его прощальные стихи невольно отразили эту его грусть.

И вдруг сердце его стеснила боль — то ли от этой близкой разлуки, то ли от неясного предчувствия нового горя…

— Что же это я раскис, как баба, — промолвил он сам себе вслух, спрятал свою книжечку и начал раздеваться.

Утром Раим вышел провожать мореплавателей. По этому случаю офицеры пригласили накануне Шевченко, Вернера, Истомина и Поспелова пообедать вместе с ними и так понапивались, что едва держались на ногах. Выпили по чарке-другой и матросы с уральцами и пехотой, ощущая, что честно заработали это угощение в жестокой борьбе с ветрами и штормами небольшого, но неспокойного Аральского моря.

Из Раимского укрепления в Оренбург Шевченко вместе с Вернером и другими участниками Аральской экспедиции выехал 10 октября. И когда передовой отряд охраны с двумя пушками двинулся вперед, а за ним потянулись со скрипом возы почты, боцман Калистрат Парфенов вытащил свою гитару, взял звонкий аккорд, и молодые басовитые голоса грянули песню, посвященную Бутакову:

Через полторы недели обоз прибыл в Орск. Казаков, матросов и солдат разместили в казарме. Тарас вместе с Вернером и Поспеловым отправились в дом унтера Лаврентьева. Хозяин и вся семья встретили гостей радостными возгласами и пригласили разместиться в их доме, что было с благодарностью принято. Весь вечер, сидя за столом, гости рассказывали о Кос-Арале, о плавании, приключениях. Дети Лаврентьева, уже заметно подросшие, слушали рассказы Тараса и его друзей с широко раскрытыми глазами. Поужинав и выпив бутылку водки, которую Вернер прихватил с собой с последней вечеринки на Кос-Арале, утомленные дорогой, гости быстро уснули.

На следующий день, узнав о дне и часе отъезда из Орска, Тарас предупредил, что ему надо отлучиться, чтобы повидать друзей из местного населения. Он торопился увидеть Айбупеш.

Выйдя за ворота крепости, Тарас пошел вдоль Ори. Сквозь тучи изредка пробивались лучи солнца, и тогда осенняя степь едва оживала в своих блеклых красках. Воздух был чистый, прозрачный и заметно холодный.

В голове Тараса роилось тысяча мыслей о предстоящей встрече с Айбупеш… Вот уже показалась и юрта Саримбека. Шевченко ускорил шаг, сердце готово было выскочить из груди.

На пороге юрты он чуть было не столкнулся с Саримбеком.

— Тарази, — радостно воскликнул Саримбек, — я не верю глазам своим! Проходи в юрту, какое счастье видеть тебя, — говорил Саримбек, обнимая поэта. — Мои женщины будут очень рады.

Они вошли в юрту, и Тарас произнес приветствие:

— Салям!

— Тарази! — почти крикнула Масати, подойдя к Шевченко. — Аллах снова послал тебя к нам.

Тарас заметил, что Айбупеш осталась сидеть на месте, качая детскую колыбель. Ее волшебные глаза загорелись счастливым огнем.

— Здравствуй, Масати! Здравствуй, Айбупеш! — еще раз поздоровался Тарас.

Усадив гостя на почетное место, Саримбек попросил Масати приготовить для гостя чай и что-нибудь к чаю.

— Тарази, аллах услышал мои молитвы и подарил нам сына. Мы его назвали, как ты и просил, тоже Тарази. У меня теперь есть наследник. Я в этом году не стал ездить на Арал, остался дома, чтобы помочь Айбупеш управиться с ребенком. Айбупеш, — обратился он к жене, — покажи сына Тарази.

Айбупеш поднялась, взяла закутанного ребенка на руки и подошла к Тарасу. Тарас глянул на ребенка, и кровь ударила ему в голову: ребенок не был похож на казаха — светлые волосы и светлые глаза. «Это мой сын, — промелькнула в голове Тараса мысль. — Что же теперь будет? Догадывается ли о чем-либо Саримбек? Как быть мне теперь? Любимая Айбупеш, что будем делать?..»

— Айбупеш, дай мне его подержать, — попросил он.

Он взял ребенка на руки, чувствуя его тепло. Ребенок посмотрел на Тараса и неожиданно улыбнулся. Тарас готов был расплакаться, но, приложив неимоверное усилие, сдержался.

Айбупеш стояла рядом и улыбалась счастливой материнской улыбкой.

— Тарази, посмотри, какой растет джигит, акын. Ему только год исполнился. А он уже все понимает, а голос какой — весь аул просыпается от его голоса.