Александра Давид-Неэль - Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая

Разумеется, монгол разбирался в подоплеке вопроса не лучше моего. Его мнение основывалось на собственных знаниях характера своих соотечественников. Возможно, он не ошибся, и в один прекрасный день «останки» Чингисхана снова где-то найдут, хотя, как оказалось, никто доподлинно не знает места погребения полководца.

По-видимому, Ечин-Орта — не единственное место, где чтят память Джин Джи (так звучит имя хана в устах монголов) и поклоняются его мощам. Один бурятский лама, находившийся в Утайшане, с которым я беседовала о Ечин-Орта, слышал и о других подобных местах паломничества.

Когда я высказала ламе свои сомнения относительно подлинности раки (он также говорил о ней в единственном числе) и перевоплощавшихся на протяжении семисот лет боевых конях и верблюдах, он заявил с необычайной уверенностью:

— Разве такие мелочи имеют значение? Главное, там витает дух Джин Джи. Чувствуется, что он смотрит сверху на толпу, и близок тот день, когда он предстанет перед всеми во всей могучей красе.

Мне уже доводилось слышать подобные предположения по поводу Гесэра Лингского — «Заступника» [35].

Этот бурят бежал из родной Сибири в смутное время, последовавшее за русской революцией. Он рассказывал, что настоятель его монастыря и двести обитавших там монахов были убиты.

Красные, простодушно делился он, считают, что все обязаны трудиться, а тот, кто не работает, не должен есть.

Я не могла сказать буряту, что святой Павел разделял данное мнение [36].

Этот святой не был авторитетом для ламы, который никогда о нем не слышал.

Лама вовсе не считал себя бесполезным лентяем. Мой собеседник был образован по меркам своей страны, находившейся на уровне нашего Средневековья с его схоластикой, и то, что его хотели заставить заниматься физическим трудом, казалось ему непростительной глупостью. Безусловно, его забайкальские собратья по вере рассуждали так же, и монахи, погибшие от пуль красноармейцев, очевидно, отстаивали свое право духовных людей на обслуживание неразумной чернью. Я не сомневалась, что они защищали бы его с оружием в руках. Я слишком хорошо знала этот народ, чтобы полагать, что они шли на заклание, подобно ягнятам, и крепкий мужчина, рассказывавший мне о тех событиях, как-то странно улыбался, когда я спрашивала его об этом.

Сибиряк также сообщил мне о смерти одного соплеменника, интересного человека, игравшего важную политическую роль в Тибете. Это произошло двумя годами раньше. Речь шла о некоем бурятском ламе по имени Доржи; он переделал свое имя на русский манер и стал Доржиевым {74} . Этот довольно просвещенный человек был наставником покойного далай-ламы {75} Нгаван Лобсан Тубтэн Гьяцо, умершего 17 декабря 1933 года. По слухам, именно благодаря бдительности и разумным советам своего воспитателя далай-лама не умер в детстве или в ранней юности, как ряд его предшественников — регенты, заинтересованные в непрерывной смене несовершеннолетних монархов, не способных управлять государством, тайно давали своим подопечным какое-то искусно приготовленное «средство для долголетия» или особый чай, в результате чего те отправлялись в мир иной, до нового воплощения на этом свете. Так или иначе, далай-лама всячески выражал свое расположение к бывшему наставнику и всецело ему доверял.

Доржиев использовал свое положение в Тибете в интересах России. Якобы благодаря его усилиям между двумя странами были установлены дипломатические отношения. Один из членов императорской семьи становился постоянным послом в Лхасе, а некий высокопоставленный тибетский сановник представлял далай-ламу в Санкт-Петербурге. Именно тогда в царской столице был построен буддийский монастырь {76} , что вызвало решительный протест православного духовенства и верующих. Помнится, я читала в ту пору статьи из русских газет, предрекавшие царю страшную кару и чудовищные бедствия его империи за то, что он позволил возвести в своей столице «языческий» храм. Возможно, некоторые из тех, что тогда возмущались, теперь полагают, что трагическая гибель императора и приход к власти большевиков являются ответом Высших Сил на строительство буддистской обители в Санкт-Петербурге.

Этот монастырь все еще существует или, по крайней мере, существовал несколько лет тому назад. Мой покойный друг Сильвен Леви, ученый-санскриголог, преподававший в Коллеж де Франс, посетил его во время своего пребывания в Ленинграде, где он принимал участие в съезде востоковедов. Он рассказывал мне, что познакомился там с тибетскими и монгольскими ламами.

Английские власти, не желавшие, чтобы русское влияние распространилось до индийских границ, сочли, что дела зашли слишком далеко. Британский поход в Тибет состоялся в 1904–1905 годах. Войска вторглись в Лхасу, священный запретный город, и прошли торжественным маршем перед дворцом Потала {77} . Доржиев не ожидал прихода англичан. Он поспешил уехать из Тибета, а далай-лама, в свою очередь, укрылся в Китае.

Минули годы, грянула русская революция. Доржиев, ставший настоятелем крупного монастыря в Монголии, расположенного между Ургой и Кяхтой, получил должность в советских органах власти. Я с удивлением услышала, как один из сотрудников советского посольства в Париже назвал его «почтенным старцем». Очевидно, лама, ныне служивший другим хозяевам, продолжал свое дело, начатое в царское время, и способствовал расширению большевистского влияния в Азии. Судя по тому, что я узнала, незримый процесс, которым он руководил издали, принес свои плоды.

В Пусатине у меня не было отбоя от посетителей, зачастую интересных людей, но я приехала в Утайшань, чтобы работать. Поэтому мне нередко приходилось запирать дверь, когда мы с Ионгденом углублялись в чтение летописей, взятых ламой в библиотеках разных монастырей. Вскоре мы окончательно погрузились в эту пленительную, полуисторическую-полусказочную среду, столь искусно воссоздаваемую восточными авторами.

Утайшань стал местом паломничества в глубокой древности. Это случилось до того, как буддизм проник в Китай благодаря индийским миссионерам, появившимся в Лояне (ныне Хунаньфу) в I веке н. э. с белой лошадью, нагруженной буддистскими книгами. Между прочим, возле Хунаньфу сохранился монастырь под названием Баймасы (монастырь Белой Лошади) {78} , где, по преданию, было похоронено это животное. Тибетские летописи Утайшань называют имена индийских миссионеров Дун Хань: Матанг Кипа и ученый (пандит) Вахарана {79} . Приютившего их правителя звали Мин-ди из династии Дун Хань {80} [37].

Во время бесед с монархом индусы изложили ему свое учение, и тот спросил:

— Нет ли в моей стране святых бодхисаттв [38], как в Индии?

— Разумеется, — отвечал Вахарана, — они живут в Утайшане [39].