Александра Давид-Неэль - Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая

Как-то раз царь, охотившийся в горах Утайшань, заметил парочку, страстно предававшуюся любовным играм на берегу священного озера. Согласно другой версии, влюбленные находились на поверхности озера, и вода удерживала их, как твердая почва. Царь не мог поверить своим глазам: столь кощунственное отношение к святому месту казалось ему немыслимым. Между тем представление продолжалось. Я пропускаю описание причудливых пируэтов, которые созерцал государь. В конце концов, признав очевидное, возмущенный царь выпустил в бесстыдников стрелу. Существуют разные толкования того, в какую часть тела вонзилась эта стрела, а сопутствующие комментарии не лишены юмора и остроты, но я не считаю уместным их излагать. Общеизвестная версия, предназначенная для паломников, стыдливо уточняет, что стрела пронзила бок безбожника.

В тот же миг, когда был нанесен удар, пара — мужчина и женщина — исчезла. Все больше удивляясь, царь подошел к озеру и обнаружил цепочку кровавых следов. Следуя по ним, правитель пришел в Пусатин, в один из храмов, перед которым стояла статуя, и обнаружил торчавшую в статуе Джампалянга свою недавно выпущенную стрелу. Все попытки вытащить ее оказались тщетными. Царь понял, что видел у озера самого Джампалянга и своим жестоким поступком навлек на себя его гнев. Был призван мудрый лама для совершения искупительных ритуалов, были преподнесены щедрые дары монастырям Утайшаня, и в конце концов лама смог извлечь стрелу. Но считается, что в результате этого статуя лишилась одушевлявшей ее жизни, и теперь ее называют «мертвый Джампалянг».

Покойный Джампалянг находится в крошечном храме, этаком мрачном и пыльном логове, расположенном в первом дворе Пусатина, куда можно попасть непосредственно с верхней площадки большой белой лестницы и где всегда много паломников. В соответствии с подвигами, которые ему приписывают, Джампалянг изображен в виде мужчины, а не мальчика; очевидно, его роль состоит в том, чтобы давать людям божественные советы. Преклонив колени на ступенях алтаря, верующие встряхивают чашу, в которой находятся палочки с надписями, — этот способ применяется во всех китайских храмах. Смотритель собирает палочки, выпавшие из чаши, читает то, что на них написано, и комментирует предсказания.

Как-то раз после обеда я зашла в храм посмотреть на статую, и смотритель не упустил случая рассказать мне эту историю, включая сцену ранения в бок.

— Однако, — заметил Ионгден, желая подшутить над добрым малым, — некоторые утверждают, что…

Он не успел больше ничего добавить, монах и так всё понял.

— Принесите в дар светильники, — произнес он повелительным тоном, вложив нам в руки тяжелые алтарные лампады, которые он только что зажег.

Нам оставалось только поклониться мертвому Джампалянгу и оставить у его ног наряду с лампадами их денежный эквивалент: четыре китайских доллара (по тогдашнему курсу, около 26 франков).

Служитель, призванный следить за «покойной» статуей, обошелся с нами как с почетными гостями, обязанными приносить щедрые дары на алтари богов, — отсюда массивные лампады с маслом… и соответствующая цена. Я держу пари, что не успели мы удалиться, как этот человек потушил светильники, дабы навязать их другим посетителям и снова сорвать куш. Обычно эти господа поступают именно так.

В то время как поток чудес, о которых наперебой рассказывали приходившие ко мне люди, не ослабевал, вспомнили еще об одном «чуде», совершенном мной много лет тому назад по странному стечению обстоятельств.

Многочисленные группы тибетских паломников из Амдо и Кукунора, находившиеся тогда в Утайшане, жили в монастырях в глубине долины. Ионгден повстречал этих людей и завязал с ними беседу. Когда он сказал, что в течение нескольких лет жил в монастыре Кумбум с преподобной иностранкой [43], тибетцы тотчас же вспомнили, что они уже слышали обо мне. Они позвали одного из своих спутников, который был знаком со мной и с Ионгденом. Впоследствии эти люди часто приходили в Пусатин поговорить с моим сыном или со мной за чашкой чаю с маслом.

И вот как-то раз, когда в моей комнате сидели несколько тибетцев, явился еще один гость. Перечислив в назидание всем чудеса, совершенные Джампалянгом, и описав некоторые примечательные места в округе, он рассказал, что в одном из отрогов высокогорной долины находится расселина, где начинается подземный ход, по которому «люди с чистым сердцем» могут попасть в Лхасу за несколько дней [44].

Перед ущельем был возведен «чортен» (религиозное сооружение), скрывавший отверстие и полностью преграждавший туда доступ. Рассказчик не знал, с какой целью проход был закрыт.

Как только он закончил, один из уроженцев Кукунора воскликнул:

— Как жаль, что расселина заделана! Преподобная госпожа могла бы отправиться по этой дороге в Лхасу, как она делала это раньше в моей стране.

— Как?

— Что она сделала? — стали спрашивать другие гости, очень заинтересованные этим рассказом.

И тут простодушный пастух с высокогорных тибетских пастбищ по-своему пересказал собравшимся необыкновенную историю; я же предпочитаю привести здесь собственную версию.

Это произошло во время одного из моих путешествий по бескрайним степным просторам, раскинувшимся от границ Ганьсу и Синьцзяна до Центрального Тибета; эта странная, окутанная покровом тайны местность служит источником удивительных сказаний. С каждым из ее озер с лазурной водой, с бесчисленными скалами и вершинами гор связана какая-нибудь фантастическая история, которая кажется правдоподобной из-за, безусловно, естественных, но необъяснимых явлений, о которых в них говорится. Среди якобы чудотворных мест выделялась одна продольная расселина, расположенная в основании горного изгиба. Окрестные пастухи порой приходили поклониться обитавшему здесь, по слухам, божеству. Однако эта расселина прославилась потому, что, по мнению простаков, вела в подземный ход, тянувшийся до самой Лхасы. Как говорили, лишь те, чье сердце и разум безупречно чисты, могли пройти по этому узкому коридору и чудесным образом добраться до Лхасы за пять дней [45]. Грешникам либо не удавалось протиснуться в узкую щель, либо их пожирали демоны, охранявшие это место.

Немногие смельчаки готовы были пуститься в небывалое странствие, бросив вызов подстерегавшим их там опасностям. Это свидетельствовало о благоразумной осторожности окрестных пастухов, а также об их сдержанном отношении к собственной доблести. Более того, за исключением тех моментов, когда тибетцы приносили сюда дары, они предпочитали держаться подальше от расселины и говорили о таинственном пути обиняками, а также остерегались показывать этот ход заезжим любителям странствий. В самом деле, я узнала о его существовании, будучи в тех краях не в первый раз.