Аркадий Коровин - Салют на Неве

— Как вас зовут, сестрица? — перебил ее Волков.

— Верой, — ответила девушка. — Верой Левашовой, — повторила она громче и разборчивей, думая, что раненый плохо слышит ее. Но он хорошо слышал знакомый голос и с улыбкой смотрел на маленькую фигурку сестры в тонком халате с засученными рукавами, на ее серьезное, ласковое и озабоченное лицо.

Когда девушка уходила из палаты, он начинал испытывать незнакомое ему до тех пор чувство скуки и одиночества и подолгу не отводил глаз от входной двери.

Через неделю, делая обход отделения, Столбовой похлопал Волкова по плечу:

— Молодец, все идет хорошо. Скоро можно будет вставать.

Вечером пришла Вера, и Волкову впервые после ранения захотелось курить. «Это значит, что я выздоравливаю», — подумал он.

— Верочка, — сказал он, — у меня в бушлате, должно быть, осталась зажигалка. Если для вас не составит труда, принесите мне ее завтра из вашего склада.

Девушка записала номер квитанции и остановила на Волкове долгий и пристальный взгляд.

— Спокойной ночи, Миша! Я думаю, что скоро моя помощь вам не понадобится. Вы уже не тяжелый…

Волков приподнялся с подушки и крепко сжал в руке тонкие пальцы девушки. Она не торопилась уходить и продолжала стоять у кровати.

Утром Вера разыскала в кладовой краснофлотский бушлат и нашла в нем зажигалку. «Точь-в-точь как моя», — подумала она и побежала в палату.

Умытый, причесанный и пахнущий одеколоном, Волков, задумавшись, сидел на кровати. Когда в дверях появилась Вера, он оживился.

— Откуда у вас эта зажигалка? — еще издали спросила она.

Волков покраснел и пробормотал что-то не совсем внятное.

— Нет, Миша, скажите, где вы ее достали, — настаивала девушка, приближаясь к нему.

— Мне недавно ее подарили.

— Кто подарил?

— Что это, Верочка, вы меня допрашиваете? Не все ли равно вам, как она попала ко мне?

Вера подошла к раненому, положила зажигалку на прикроватный столик и торжественно проговорила:

— Это моя зажигалка. Я послала ее на остров самому отважному моряку.

Волков с изумлением посмотрел на девушку и потом, путаясь и спеша, рассказал, как капитан Гранин вручил ему подарок неизвестной сестры из госпиталя. У Веры сразу появился деловой вид.

— А где же моя карточка? Разве вы не получили ее?

— Как же, получил и карточку. Но она осталась с вещами на острове, — чуть слышно прошептал Волков.

— В таком случае почему вы сразу не узнали меня? Я ведь там очень похожа.

Вера вела допрос, как опытный следователь. Волков смущенно молчал, потупившись и перебирая пальцами край простыни.

— Уверяю вас, — решительно сказал он, — что карточка цела и невредима. Я вам покажу ее, как только вернусь в отряд и возьму увольнение на берег.

Инцидент был улажен. Через несколько дней Волков стал выходить в парк и, развалившись в траве, с наслаждением дышал теплым смолистым воздухом. Он выздоравливал. Вера продолжала навещать его чаще, чем этого требовала медицина.

В одну из темных, душных ночей в подземное отделение привезли новую группу раненых моряков из гранинского отряда. Только в полдень хирурги закончили операции.

Волков, волнуясь от неожиданных встреч, ходил по палате и здоровался с боевыми друзьями. Со всех кроватей к нему тянулись дружеские руки, со всех сторон слышались горячие приветствия. Он до позднего вечера помогал дежурным сестрам: кормил и перекладывал раненых, подбинтовывал окровавленные повязки и выполнял много других поручений, которыми забрасывали его девушки.

А на следующий день он выписался из госпиталя и, простившись с нами, вышел из подземелья.

Вера ждала его на опушке парка. Они медленно пошли по желтеющей, но все еще тенистой аллее. У берега бухты Вера остановилась.

— Мне нельзя дальше. До свиданья. Когда же мы теперь встретимся, Миша?

В ее глазах заблестели слезы. Волков взял ее за руку.

— Как хорошо, Верочка, что я побывал в госпитале. Теперь мы с вами будем встречаться при каждой возможности. Берегите себя.

Не оглядываясь, он быстро зашагал по шоссе.

Добравшись к вечеру до острова Хорсен, Волков первым делом разыскал Николая Скворцова.

— Николай, — застенчиво проговорил он, — ты не потерял той карточки, которую, помнишь, взял у меня в день раздачи подарков?

Скворцов, вопреки обыкновению, внимательно и серьезно посмотрел на друга.

— Понимаю, — случилось то, что я и предполагал.

Он вытащил из кармана замусоленный и грязный конверт.

— Получай. Как в сберегательной кассе…

Волков торопливо разорвал конверт, взглянул на карточку и облегченно вздохнул.

Пришла печальная весть. 28 августа пал Таллин. Наши войска оставили столицу Эстонии. В первый момент у всех на душе стало пусто и одиноко. Наш маленький полуостров остался в тылу врага, в кольце блокады. Все пути на родину, казалось, были отрезаны. Фашистские армии, разоряя Прибалтику, двигались на восток, к Ленинграду. Красная Армия, героически отбиваясь от напора бронетанковых соединений врага, медленно отходила от южного берега Финского залива.

Мы больно переживали несчастья родной земли, но никто из нас даже в ту жестокую пору не утратил веры в победу советского народа. У всех было одно желание — мстить и бороться. И хотя был потерян важнейший и единственный порт, связывавший нас с Большой землей, и хотя Ханко оказался теперь в глубоком тылу гитлеровских полков, ни один из гангутцев, кого мы знали и с кем общались в своей повседневной работе, ни на мгновение не пал духом, ни один миг не проявил признаков малодушия. Наоборот, внутренняя собранность и душевная твердость как-то резче выявились у большинства защитников крепости.

Эзель и Даго еще оставались в наших руках, но они тоже потеряли всякую связь с материком. Сообщение между ними и Ханко поддерживалось катерами и самолетами. После захвата немцами Таллина финны усилили наступательные действия против Ханко — и на сухопутной границе и на островах. 2 сентября они сделали отчаянную попытку захватить у нас остров Кугхольм и высадили на нем отборный батальон морской пехоты. Но отряд краснофлотцев легко сбросил в море белофинский десант.

Усилились и участились артиллерийские обстрелы города, железной дороги, аэродромов. Чаще стали кружить над полуостровом фашистские самолеты. То там, то здесь гремели разрывы фугасных бомб. 9 сентября на сухопутном аэродроме закончилась постройка подземных ангаров с крепкими бетонными перекрытиями.

После двухмесячных наступательных боев Ханко перешел к обороне, но попрежнему продолжал отвлекать на себя финские войска с Карельского и Ленинградского фронта. На сто вражеских выстрелов наши батареи отвечали теперь только одним — беспощадным и математически точным: нужно было беречь снаряды.