Аркадий Коровин - Салют на Неве

Действительно, стрелял Ленинградский фронт, били орудия балтийских кораблей, рокотали форты Кронштадта. Начиналось великое и беспримерное в истории войн сражение у стен осажденного Ленинграда. Этого сражения все ждали с затаенным дыханием. Второпях фашисты успели бросить на город сотню, другую снарядов, не больше. Это были их последние выстрелы.

«Сегодня или завтра эти проклятые, ненавистные пушки будут наконец уничтожены», — думали в каждом доме.

По ходу боев росла наша радость. Гул канонады постепенно уходил все дальше на юг и на запад. Орудийный огонь доносился глуше и глуше. Ураган таял и затихал. Ленинградское небо продолжало оставаться холодным и чистым.

— Враг отступает! Враг бежит! Враг не стреляет! — говорили все, наслаждаясь небывалой тишиной, стоявшей над берегами Невы.

Изредка в госпиталь приезжали с передовой знакомые офицеры. Они Восторженно рассказывали о наших делах на фронте.

— Фашисты бегут! Вся дальнобойная артиллерия, которая два с половиной года терзала город, теперь в наших руках. Эти орудия мы скоро выставим на показ ленинградцам. Пушкин, Петергоф, Мга, Воронья гора, эта командная высота гитлеровских наводчиков, — все это снова наше!

Под вечер двадцать седьмого января неожиданно приехали гости: Петруша Ястребов и Вера. Они оба служили в одной береговой части. На лице Веры, как легкая паутинка, еще лежали следы печали, оставшиеся после смерти капитан-лейтенанта Протасова. Петруша был необыкновенно энергичен и возбужден.

— Мы неудержимо идем на запад! — кричал он, размахивая руками. — Красная Армия движется вперед огромным и неостановимым потоком. Нет в мире силы, которая могла бы ее остановить! Нет и не может быть такой силы! Я все это видел собственными глазами, пережил собственным сердцем!

Сидя в полумраке кабинета и наслаждаясь безмолвием вечера, мы долго разговаривали о переломе, уже давно наступившем в войне, о чудесных перспективах, открывшихся перед нами.

Петруша неожиданно достал из кармана бутылку портвейна и с удивительной быстротой разлил вино по стаканам.

— Я привез эту бутылку, чтобы вместе с вами распить за нашу победу!

Все мы встали, как по команде, и торжественно подняли свои импровизированные бокалы. Вдруг с улицы, через толщу каменных стен, до нас долетел многоголосый гром пушечной канонады. Один, другой, третий, четвертый… Между ними были точно размеренные промежутки.

«Что это! Неужели опять заговорили немецкие пушки?»— подумал я, торопливо допивая вино и стараясь ни одним неловким движением не выдать охватившей меня тревоги.

Со щек Петруши внезапно исчез румянец. Не одеваясь, в одном кителе, без фуражки, он опрометью выбежал из кабинета.

— Сейчас узнаю, в чем дело, — отрывисто крикнул он на ходу.

Обстрел, казалось, нарастал. На столе звякали и дребезжали стаканы. Вера, накинув шинель, сорвалась с места и тоже побежала во двор.

— Пойдем и мы, — сказала мне Шура.

Петруша и Вера, крепко взявшись за руки, стояли на искрящемся белом снегу и молча смотрели на небо, где загорались, гасли и беззвучно таяли тысячи разноцветных ракет. Со стороны Невы мерно доносились глухие удары корабельных орудий. Госпитальный двор озарялся фосфорическим светом.

Петруша, хрустя рыхлым, тающим снегом, бросился к нам.

— Это салют на Неве! — восторженно прокричал он. — Это салют победы! Поздравляю вас, товарищи, с новой жизнью, с освобождением Ленинграда!

Он обнял меня, и мы крепко, по-братски расцеловались.

Отработанная деталь текстильной машины, сделанная из свиной кожи.