Леонид Колосов - Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

Межгосударственное соглашение между Советским Союзом и Ватиканом не состоялось. Этому помешали, на мой взгляд, два обстоятельства: смерть Папы Иоанна XXIII в июне 1963 года и снятие Н.С. Хрущева со всех постов в октябре 1964 года. А жаль. Потому что Государство Ватикан — это очень серьезный партнер, дружеские отношения с которым были далеко нелишними для СССР.

Иоанн XXIII умирал очень тяжело — от рака печени. Умирал в сознании и диких болях. Умирал, запретив делать себе обезболивающие уколы, ибо хотел доказать всем смертным, что и папы принимают на себя мирские страдания, так как ничем не хотят отличаться от простых людей. Плачущим над ним близким он сказал перед смертью: «Не горюйте так… Что такое жизнь? Это длинный коридор, по которому идет человек. А потом, в конце коридора, — поворот. Направо или налево. И вот зашел человек за угол — и его нет. Смерть это? Не знаю. А может, его просто не видно, потому что он повернул за угол и продолжает шагать в бессмертие…»

Мог зайти за этот самый угол и я, правда, без твердой уверенности, куда пойду: направо или налево, хотя пострадал за святое дело. Пострадал, прикрыв собой Аджубея, потому что целились в общем-то в него. Договоренности между Иоанном XXII! и главным редактором «Известий» не всем пришлись по душе. Определенные круги, а к ним относились в первую очередь правые христианские демократы, неофашисты и, как ни странно, левые экстремисты, назвали позицию Папы «прокоммунистической», а его самого окрестили «агентом Москвы». Мои же агенты, помогавшие в подготовке всей ватиканской операции, забили тревогу, так как получили сведения о том, что итальянские спецслужбы намерены осуществить целый ряд «активных мероприятий», чтобы «испортить успешно начавшуюся советско-католическую обедню», тем более что и американское ЦРУ серьезно обеспокоилось позицией Папы Римского. Через некоторое время после встречи с Папой Иоанном Аджубей, возвращаясь из своей очередной командировки, вновь оказался в вечном городе. В Риме он провел всего два дня, поэтому мы решили обойтись без всяких официальных встреч. Мой газетный шеф привез очередную сенсацию.

— Ты знаешь, — шепнул он мне, — видимо, мне предложат кресло министра иностранных дел.

— А не лучше ли оставаться главным редактором «Известий» и зятем Никиты? — засомневался я.

— Дурачок вы, Леня, ничего не понимаете. Вам же присвоили очередное звание за Ватикан? Присвоили. Вот и мне полагается то же самое.

Самолет, на котором Аджубей должен был возвращаться в Москву, вылетал рано утром с римского аэродрома Фьюмичино. Договорились, что в аэропорт он поедет в автомашине посла, а я последую за ним, в эскорте провожающей посольской и журналистской братии. Однако не успел я вернуться в свой журналистский корпункт, как задребезжал телефон. В трубке раздался голос Аджубея.

— Ты знаешь, Леня, я, пожалуй, поеду в твоей машине.

— Но посол обидится. Ведь он же хочет проводить по протоколу.

— Пускай обижается. Наплевать мне на протокол. Ты не загоняй, пожалуйста, автомобиль в гараж. Подъедешь к гостинице пораньше, мы еще немного поболтаем о делах.

Я оставил «Джульетту» на улице. Оставил на всю ночь, хотя должен был прекрасно знать, что мой телефон прослушивается и что вообще разведчик не должен оставлять машину без присмотра. Не знаю, почему я так сделал, ей-богу, не знаю. Может быть, потому, что даже представить себе не мог, что на жизнь моего шефа могут посягнуть.

А утром узнал, что Аджубей все же поедет вместе с послом и его женой. Мы славно проводили Алексея Ивановича. Он расцеловался со всеми совжурналистами, а мне, в качестве сувенира, вручил килограммовую банку черной икры, несколько бутылок водки и коньяка. Вдохновленные поистине царским подношением, мои коллеги решили собраться после проводов в корпункте «Известий», чтобы просто так посидеть и потрепаться, благо что и повод был налицо.

Моя «Джульетта» резво бежала вслед за правдинским «ситроеном» по неширокой автостраде Виа дель Маре (Морская дорога), которую в народе прозвали Виа дей Морти, то есть Дорога смерти, за очень большое число аварий, происходящих на ней. Настроение у меня было прекрасное, стрелка спидометра прыгала где-то между 130–140 километрами в час, по приемнику передавали полюбившийся мне новый американский шлягер. Потом меня неожиданно потянуло влево, я почувствовал сильный удар и куда-то провалился…

Словно из тумана перед глазами появилось доброе лицо в белой шапочке, с роговыми очками на носу. Грустно улыбнувшись, хирург укоризненно произнес: «О, синьор, зачем же надо было так торопиться? Ведь жизнь прекрасна, когда она течет медленно…» И вновь все растворилось в тумане наркоза.

Технари из резидентуры, осмотревшие разбитую «Джульетту», констатировали, что в умело подрезанную покрышку левого переднего колеса автомашины была вставлена специальная стальная шпилька, которая должна была проткнуть камеру при движении с большой скоростью. При ударе о дерево меня выбросило из автомобиля, и я оказался на шоссе с переломанными ногами и многочисленными ушибами.

Автомобильная катастрофа, как вы сами понимаете, готовилась не ради меня. Резидент сразу же передал в Москву не очень четкую телеграмму: «По возвращении с аэродрома Фьюмичино на 13-м километре от Рима на автостраде Виа дель Маре разбился корреспондент «Известий» Леонид Колосов…» Это послание Алексей Иванович получил в тот же день, когда заехал с аэродрома в редакцию газеты. Позднее мне рассказывали, что, прочитав шифровку, Аджубей очень расстроился. Вызвал моего приятеля из иностранного отдела газеты и дал ему задание срочно подготовить некролог. Начинался он так: «Мы его звали просто Леней, за простоту, скромность и душевную щедрость. Трагическая и нелепая смерть вырвала из наших рядов талантливого журналиста, собственного корреспондента «Известий» в Италии, погибшего в автомобильной катастрофе…» Приехав в отпуск, я читал черновик своего несостоявшегося некролога и плакал от безмерной любви к самому себе. А Алексей Иванович радостно, как говорят, смеялся, когда на другой же день стало известно, что Леня Колосов остался жив, и самым решительным образом отказался отозвать меня из Италии на предмет лечения в Москве, чего тайно добивался мой резидент. Я проработал на Апеннинах еще пять лет, хотя ноги мои нынче болят ужасно, напоминая о злополучной аварии. Скандала, разумеется, поднимать не стали.

Я продолжал заниматься Ватиканом и после неудавшейся попытки заключить межгосударственное соглашение между двумя нашими странами. Итак, после смерти Иоанна XXIII на Святой престол взошел Джованни Баттиста Монтини, или Павел VI. Я уже сказал несколько слов об этой противоречивой фигуре, и мне бы хотелось закончить повествование о десятилетнем правлении очередного святейшества, тем более что многие материалы мне удалось получить от агентов, работавших на нашу секретную службу.