Всеволод Иванов - Дневники

Утро. Болит голова. Очень странно, видеть санаторий — детский, чем-то напоминающий Коктебель, — в дни войны. Кормят хорошо. Тоже удивительно. — Пионерлагерь. Радыш читал отрывок из пьесы. Я рассказывал о Горьком. Жена Радыша объясняла все его бездеятельное состояние. Она работает 16 часов в сутки, чтобы получить двойной оклад, т. е. на 250 рублей больше (в месяц!). Дочь, 15-ти лет, работает вожатым. Выдавали по конфетке. Собирают хлеб, все, что можно. Она следит за каждым его шагом.

Принял лекарство, чтобы пойти завтра в горы.

20-е [VII]. Понедельник.

Встал с головной болью, но все-таки пошел, и хорошо сделал, т. к. голова, когда мы приблизились к большому Чимгану, очистилась. Чимган? Подножье — граниты, базальт, а верх — мрамор: синий, белый, розовый. Когда на закате в Чимган ударяют боковые лучи солнца, он, словно просвечивая, в то же время так отражает лучи, что через темные очки нельзя было на него смотреть. Шли до вершины 8 часов. Когда подошли к первой полосе снега, похожей на рыбу, я еле дошел до воды. Выпил. Поползли дальше. Остатки кола, купленного во Львове, помогли мне. Ломали над пропастью можжевельник. Костер разводили на мраморе! Вообще такое впечатление, что ходишь среди древнейших греческих развалин — нас стращали холодом, но мы не замерзли с Мишей и под двумя одеялами. Я впервые на такой высоте. Естественно, что хотелось посмотреть на ночное небо. Но я так устал, что заснул сразу же, как только закатилось солнце.

21-е [VII]. Вторник.

Варили кофе, разогревали кашу. Состояние удивительно приятное. Обратно, пробиваясь к меловому перевалу, шли длинной дорогой. Перевал издали видели — близко подойти не хватило сил. По-моему, — это мраморная стена, а не меловая. — Жара, с трудом дошли до источника. Миша стер ногу. — Через болото. Возле каждого санатория отвратительные бетонные скульптуры, — и это тогда, когда рядом мраморные скалы и целые горы! На воротах санатория НКВД — красное знамя, перевязанное траурным крепом — кто умер? — спрашиваем у встретившего нас Радыша. Он не знает — «Может быть, из их?» — Да, но тогда зачем же вывешивать государственный флаг? Радыш очень обеспокоен: от нас, оказывается, ждали ночью костра, а у нас было слишком мало топлива, и уже пошли разговоры: «Не погибли ли они?» Оказывается, в прошлом году, там забрались двое на скалу — и ни вверх и ни вниз. Стояли всю ночь, щипая друг друга, чтобы не заснуть. Когда их сняли, — место где они стояли, — рухнуло. Я сказал:

— С меня достаточно литературных пропастей, зачем мне лезть в Чимганскую?

Вечером зашли к заведующей и она рассказала, как она добывает себе [на] жизнь.

— Из-за санатория спорят два правительства (территория очень хороша!) — Казахское и Узбекское, незаметно стараясь подставить друг другу ножку. В первую очередь казахи стараются спихнуть ее, Федорову. Сторож продал ей убитую корову (увы!), которая оказалась ворованной. Документы подсортировали так, что оказалось, бухгалтер два раза купил у заготовщика (бывшего сторожа) одну и ту же корову. Она лично рассортировала документы, освободила бухгалтера, — и отправила его в Ташкент.

— Как управляетесь, чтобы ели хорошо? — Она привела пример. Поехала в соседний район на «Эмке», купила курицу, спросила разрешение купить петуха, а тем временем заготовитель покупал баранов и гнал их за деревню. Задержав, сколько надо, начальника базара, поехала за село, на ходу посадили (за веревку, за горло) баранов в «Эмку» и погнали: пост на границе района. Прогнали машину на полном ходу, — и милиционер был очень удивлен, что из окна торчит рогатая голова.

Зимой снега — нельзя пробиться. Она верхом (молодая лошадь, мешок с продовольствием), трое мужчин. С трудом, тропинкой, ходит монтер к электростанции, конь увяз. Еле не переломила ногу. Уронила туфли на голыши. Кричала. Подоспели, оттирали ее.

Говорят, есть приказ — отдать [нрзб.] детям эвакуированным. Вот здесь-то и коллизия для Федоровой: ей все потакали, т. к. «их» дети и теперь? Кто ее будет покрывать или даже заботиться о ней?

Эстетический кодекс. Кодекс законов искусства.

22. [VIII]. Среда.

По городу расклеены анонсы «Пархоменко». В столичных газетах пока ни слова. — Пришел Алянский {243} , надо подписать петицию о даровании ему жилплощади и чтобы Тамара отправила его дочь в санаторий.

Был у Алянского друг — художник. Оба имели по охотничьей собаке. На собаку давали «сметки» муки — сор, веревки и прочее. Так как Алянский все «сметки» своей собаки съедал, то ему пришлось отравить ее. Друг его был более сметлив и запас (в столовых), еще кой-какие залежи и сметки накопил на весь год. Заболела у Алянского старуха, он просит:

— Ты мечтал о «Лейке» {244} . Дай мне стакан «сметки», мы ничего сегодня не ели.

Не дал. Просил два раза. Отказ — я подумаю, — и ничего не говорит. А сам отдал «высшему чину» всю «сметку» из подхалимажа.

Ленинград? Весь промерзший: стены домов, провода, улицу перегораживают троллейбусы, вагоны трамваев. По бокам улицы идут ватным шагом (у всех от голода опухают ноги), люди с черными лицами.

— Удивительно красивый город! — воскликнул этот эстет, и в Ташкенте не потерявший своего лица: не захотел основать фабрики для приготовления вещей, а отстаивал создание мастерской — художественной.

— Нам не нужна смета на 4 миллиона, мы хотим на 500 рублей. Мы — люди искусства! — сказал он в Совнаркоме. Его жена умерла от голода. Сын тоже:

— Кишечник стал тонкий, как бумага, и не задерживал даже каплю пищи.

И рассказав все эти ужасы, добавил:

— Неужели никто не опишет того, как мы страдали? Это был величайший из героизмов — героизм пассивный.

Я сказал, что достаточно написать о Ленинграде мемуары, но ему этого, видимо, показалось мало.

Немцы явно пошли на юг, после взятия Ворошиловграда, — к Полтаве? Не была ли вся история с Воронежем только их демонстрация?

Оказывается, Комка ходил по моим талонам два раза обедать в столовую. На третий раз его выгнали. Когда я рассказал это скульптору Ингалу, он сказал:

— Такого мальчика, за его смелость, надо не гнать, а кормить — бесплатно месяц.

Алянский сказал, что из трех миллионов жителей Ленинграда осталось в живых только 500 тысяч.

23. [VII]. Четверг.

По-видимому, на Дону немцы нанесли нам страшное поражение. Только два дня назад сообщалось об оставлении Ворошиловграда. Сегодня — «бои в районе Новочеркасска», т. е. за два дня немцы сделали 200 км или более. Кроме того, они вышли к Цимлянской, 200 км от Сталинграда.

Кома и Тамара ушли на автобус, чтобы ехать в Чимган. У Комки улыбка не сходит с лица: рад.

Позвонил Луков: с 20-го в Москве идет «Пархоменко», в газетах появились сочувственные статьи {245} . На улице анонс — афиша об «А. Пархоменко». Телеграмма из Киевской студии — о сцен[арии] «Проспект Ильича» {246} . Из газеты сегодня просят отрывок.