Всеволод Иванов - Дневники

version="1.0" encoding="utf-8"?> nonf_biography Всеволод Вячеславович Иванов 31700 Дневники

Один из первых советских классиков, автор знаменитого «Бронепоезда 14–69» Всеволод Иванов принадлежит к тому поколению писателей, которые в 20-е годы пережили небывалый взлет, а затем, в течение нескольких десятилетий, писали произведения «в стол», не надеясь когда-нибудь их опубликовать. О своей судьбе и писателях своего поколения размышляет Всеволод Иванов в своих дневниках, которые впервые печатаются полностью.
Дневниковые записи Иванова периода 1924–1963 гг. включают в себя описание исторических событий того времени, портреты современников — политиков, писателей, художников, актеров и режиссеров (Б. Пастернака, М. Зощенко, И. Эренбурга, А. Фадеева, А. Мариенгофа, П. Кончаловского, С. Михоэлса и др.); воспоминания (о Петербурге 20-х годов, дружбе с «Серапионовыми братьями»), мысли о роли искусства в современном обществе. Военные дневники, составляющие основную часть книги, во многом отличаются от документальной литературы 1941–1945 гг. Они приобретают черты художественной прозы, близкой по своей поэтике к «фантастическому реализму» М. Булгакова и А. Платонова.
Дневники сопровождены научным комментарием, что позволяет рассматривать их в контексте исторического времени, литературной жизни того периода и литературного быта.

В конце 1960-х гг., уже после смерти писателя Всеволода Иванова, впервые встал вопрос о публикации отрывков из его дневников. К. Паустовский, председатель комиссии по литературному наследию Вс. Иванова, тогда писал: «Дневники изумительны по какой-то пронзительной образности, простоте, откровенности и смелости. Это — исповедь огромного писателя, не идущего ни на какие компромиссы и взыскательного к себе. Множество метких мест, острых мыслей, спокойного юмора и гражданского гнева. Это — исповедь большого русского человека, доброго и печального» [1] Цит. по: Иванова Т. В. Мои современники, какими я их знала. М., 1984.С. 12. .

Свои дневники Вс. Иванов вел с 1924 г. до самой смерти — до 1963 года. Записи периода с 1924 по конец 1930-х гг. более разрозненные, отрывистые, сделанные «для себя» на листках календаря, книгах, отдельных клочках бумаги. Начиная с военных лет, дневниковые записи становятся более систематическими. Они представляют собой записные книжечки небольшого формата, мелко исписанные простым карандашом. С июня 1942 по май 1943 г., живя в Ташкенте и Москве, Вс. Иванов делает записи в дневнике почти каждый день, и именно в это время появляются обращения к «будущему читателю». Видно, что Вс. Иванов пишет «впрок», имея в виду не своих современников, а будущих читателей и исследователей. Интересен взгляд Вс. Иванова на этого предполагаемого читателя. Комментируя последние известия, передаваемые по радио, он пишет: «…обычная вермишель о подвигах <���…>, съезд акынов <���…>, в Узбекистане цветет миндаль… А в это время в мире… Вы, читатели, будете великолепно знать, что в это время делалось в мире, чего мы не знали» (18 марта 1942 г.). Будущие читатели, то есть мы, например, возможно, немного больше знаем об истинных событиях того времени, которые подчас были скрыты за парадными фразами, и в этом смысле отличаемся от современников Вс. Иванова. Однако в этих обращениях к читателю присутствует известная доля скепсиса и иронии. Описывая свое бедственное положение в Москве, он пишет: «Глубокоуважаемые будущие читатели! Конечно, вы будете ужасаться и ругать ужасных современников Вс. Иванова. Но, боюсь, что у вас под рукой будет сидеть, — в сто раз более нуждающийся, чем я сейчас, — другой Всеволод Иванов, и вам наплевать будет на него! А что поделаешь?» (16 ноября 1942 г.).

Предполагая, что его записи, особенно военных лет, будут прочитаны, Вс. Иванов с особой полнотой раскрывает характер «героического и трудного времени», зная, что «подобные дни дают впечатление о народе», и стараясь по мере возможности сделать это впечатление и точным, и глубоким, и неоднозначным. Помимо описания военных событий и их оценок, дневниковые записи Иванова включают и портреты современников — государственных и общественных деятелей, писателей, художников, режиссеров, актеров (И. Сталина, Б. Пастернака, М. Зощенко, Б. Пильняка, И. Эренбурга, А. Фадеева, А. Мариенгофа, П. Кончаловского, П. Корина, С. Михоэлса, Б. Ливанова и многих других), и воспоминания о прошлом (преимущественно о 1920-х гг. — начале его литературной деятельности в Сибири, а затем в Петербурге, о дружбе с «Серапионовыми братьями»), и размышления о роли искусства, и оценки прочитанных книг. Однако не это стоит в центре дневника и является той организующей линией, на которой держится единство повествования.

В критических статьях, посвященных мемуарному жанру, обычно рассматриваются «две доминанты, присутствующие в произведениях, имеющих автобиографическую основу. С одной стороны, в центре повествования находится сам автор и его духовный мир. Во втором случае главным является включенность героя в исторический поток и выявление его отношения к важнейшим событиям времени» [2] Колядич Т. М. Воспоминания писателей: Проблемы поэтики жанра. М., 1996. С. 15. . Об этом писал И. Эренбург, объясняя специфику жанра своей книги «Люди, годы, жизнь»: «Она, разумеется, крайне субъективная, и я никак не претендую дать историю эпохи или хотя бы историю узкого круга советской интеллигенции <���…>. Эта книга — не летопись , а скорее исповедь (курсив наш. — Е. П. ), и я верю, что читатели правильно ее поймут». Акцент на «личном» в произведении, написанном как «исповедь», предполагает и соответствующий отбор описываемых фактов, и пристрастие в оценках как политических и культурных явлений, так и конкретных людей, и внутреннее развитие автобиографического «героя».