Всеволод Иванов - Дневники

Было часов двенадцать, когда я вышел от Шестопала. Мне хотелось помочиться. Двор был освещен с соседнего двора. Я вышел в ворота, выстроенные аркой. Под аркой было адски темно. Место мне показалось совсем подходящим. Я пристроился. Вдруг раздалась яростная брань — «в бога — мать», и я скорее почувствовал, что кто-то направляется ко мне. Размахивая палкой и бранясь не хуже своего противника, я выскочил на улицу. За мной бежало двое взрослых и трое мальчишек. Все они спали вдоль стены арки. Какие-то проходившие военные разогнали их, а я, опасаясь, что они проследят меня на свету, боковой темной улицей пришел домой.

И еще к слухам о сепаратном мире; [причинами], вызвавшими их, — несколько дней было — «на фронте без существенных перемен» — и самое главное: люди так изголодались, что мечтают о мире и тишине, — которую они, конечно, не получат — ни от англичан, ни от немцев, ни от кого бы то ни было. Эта взбаламученная стихия теперь долго не успокоится, и многие потонут в ней.

Мысль о написании повести «Народ защищает Москву» {268} и разговор с полковником Леомелем в Академии {269} .

3 сент[ября]. Четверг.

Сообщение об ожесточенных боях за Ленинград и южнее Новороссийска, т. е. за последний порт наш в Черном море.

Был в Академии у полковника Леомеля, белобрысого, нервно выкидывающего вперед руки с растопыренными пальцами, с треугольным подбородком и лицом. Очень словоохотлив, но так дисциплинирован, что о себе не сказал ни слова. Рассказывал превосходно. Когда беседа кончилась и стенографистка ушла, Леомель сказал:

— Товарищ Иванов! Как вы понимаете «Фронт» Корнейчука? Это же не пьеса, это — директива. А у нас двадцать пять генералов и все старики. Как мы им в глаза теперь глядеть будем?

Воодушевленный удачной беседой с Леомелем, я пошел к семье генерал-майора Петрова, защитника Одессы и Севастополя. Жена, тихая, заботящаяся о сыне, ничего не могла сказать и показалась мне сумасшедшей. Сынишка, самоуверенный поручик, жравший яблоки и что-то мычавший, ввел меня в сознание репортера, вымаливающего «воспоминания» для заметки и зарабатывающего на этом двадцать пять рублей по современному курсу. Тьфу, какая гадость!

4. [IX]. Пятница.

Бездельничал. Читал «Карамазовых». Ну, и вздыхал. За обедом, со скульптором Ингалом, говорил о собачьих породах. Я рассказал о своем Раре, доге, бывшем у меня лет десять-двенадцать тому назад.

Вечером пришла Екатерина Павловна, говорила о том, что у нее нет денег и она не может делать запасы и способна купить только бутылку вина. Затем зашел разговор о Громовых. Жена Громова получает в месяц 10–20 тысяч рублей, а уезжая, забрала у Екатерины Павловны всю посуду, так что старуха Пешкова осталась без посуды. Сейчас у них в семействе спор и волнения — кому ехать в Москву: ей или Надежде Алексеевне. Ясно, что Екатерине Павловне хочется поехать, хочется узнать — везти детей учиться в Москву или нет.

Жена генерала Петрова, наверно, ужасно обиделась, что я к ней не подошел и не поздоровался в столовке. Но как вспомню этого нахального балбеса, жравшего передо мной яблоки, так муторно.

5. [IX]. Суббота.

Надо зав[од] 84. Вечером Л. Соболев. В промежутке — к комиссару; деньги в изд[ательстве] и Живов.

Был на 84-м. Работают 12 часов. Обед — кусок колбасы, грамм двести не больше, и кусок хлеба. Едят тут же в цеху, для скорости. Работают на сварке мальчишки, лет четырнадцати, курят, а ростом в полчеловека. Инженер смеется, и доволен: «Ничего, работают».

Был у комиссара Анисимова. Тот смотрит растерянно. Уговорились ехать на охоту, но позвонил — оказывается, ночью его куда-то вызвали. Обещал заехать обязательно, утром рано, часов в пять. Едва ли заедет, уснет от усталости, т. к. работу, говорит, окончит в три часа.

Все собираются в Москву. Книжный продавец, его жена, Екатерина Павловна, Жанна Финн — «с правого бока снят и до левого достанет».

6. [IX]. Воскресенье.

Рано утром, в пять часов, поехали. Когда ждали у подъезда дома, в котором живет комиссар, к машине подошел закурить человек в белом. Свертывая папироску, пьяным голосом, он стал рассказывать — вчера получил 350 рублей, выпили, пошли к какой-то женщине, «жене военного»… Они, думают, скроются — поговорим. Ухо разбили — можно посмотреть? «Беспокоюсь… Нет, сволочи, я успокоюсь, я… вас помню, где вы!» Ухо у него рассечено, карман вырезан.

В машине комиссар, часто повторяя слова «как правило», рассказал о шпионе, которому немцы дали три тысячи рублей и направили в Ташкент, где и должен он встречать авиадесант; о девушке с Украины, которая прошла трехмесячные курсы шпионажа; о заградительных отрядах, а затем об убийстве: на окраине жила семья, двое взрослых и двое детей, пяти-шести лет, вечером соседи их видели, а утром встают, двери, ставни заперты и в 9 часов и в 10 — тоже. Подождали 11-ти и позвали милицию. Оказалось — горло у обоих детей перерезано, а муж и жена — висят. Двери заперты изнутри. Собака ничего не обнаружила. На столе рукой жены написанная записка: «детей прошу отдать на воспитание, лучше всего одиноким». Причины не открыты. — Комиссар сказал, подумав:

— Сейчас много убийств из-за ревности.

Приехали в лагерь, поели супа. Затем к речке. Поймали на удочку десяток. Я ходил по следу. Ничего.

Выехали по склону [нрзб.]. Пошли через камыши. Закинули бредень. Рыба мелкая. Киномеханик, молодой и ловкий, стал ловить рыбу руками. И мы туда же. Вернулись. Я ходил по камышам — всего выстрелил десять раз, но мимо: ружье ужасно плохое. Сварили прелестнейшую уху, соснули и поехали ниже по [нрзб.]. Перешли. Я опять — в камыши, а они удили. Поднял трех фазанов, но выстрелить не успел.

Вернулись в лагерь. Командир подарил мне фазана.

Город. Я подарил комиссару трубку — он удивился, что она из Парижа.

7. [IX]. Понедельник.

С наркомом местной промышленности осмотрели три предприятия: завод [нрзб.], мехзавод и цех штамповки. Крайне интересный. Удивляешься чуду жизни, тому, что люди изворачиваются в таких необыкновенных обстоятельствах, о которых следует написать очень подробно. На заводах стариков очень мало и молодые люди в редкость — мальчишки и девчонки. Главное: а) борьба за материал; б) и затем, чтобы не портили этот материал; в) за пищу, т. к. местной промышленности не дают не только материалов из Центра, но и пищи, т. е. рабочие живут на 600 гр. хлеба.

Лейтенант, помешанный на том, что никто не идет защищать Родину, убил какого-то узбекского поэта, соседа по дому. Подробности еще не знаю.

8. [IX]. Вторник.

Похороны убитого узбекского поэта. С. Городецкий {270} пишет на кумаче тушью, палочкой, и говорит:

— У меня, обычно, это хорошо выходит, но тут материал плохой. Жена его пришла в белом бальном платье и огромной черной шляпе с полями.