Крис Хит - Robbie Williams: Откровение

В Лидсе за кулисами перед началом первого концерта он смотрит в интернете, что люди говорят о его возвращении, и читает статью в MSN News, в которой написано, что он уже потерял всякое значение:

Главное в случае с этими фантастическими поп-звездами то, что они никогда не понимают, что хватит — значит хватит.

«Главное, что я из этого вынес, — говорит он, — это „фантастическая поп-звезда“».

Роб демонстрирует шприц и втыкает его себе в ногу. Это зрелище несколько сбивает с толку, но когда проводишь с Робом много времени, к такому привыкаешь. Он уже некоторое время колет себе тестостерон два раза в неделю. В прошлый апрель ему сказали, что у него уровень тестостерона как у 90-летнего. Эти инъекции помогают, и он иногда даже говорит, что именно из-за них стал лучше выглядеть и взбодрился.

«Жизнь улучшается, — говорит он. — Я энергично хватаюсь за все…»

Большинство людей на этом и остановятся. Если есть какие-то не столь положительные эффекты, то о них рассказывать, скорее всего, не будут. Но если вы из тех, кто делится всем со всеми, то вы поделитесь.

«…и волосы растут у меня там, где они не очень нужны. Вообще вот на заднице волосы я уже в косичку могу заплетать».

Такой образ уже сам по себе достаточен, но Роб вспоминает, что еще кое-что имеет мне сказать.

«Мне прошлой ночью их воском удаляли».

Я киваю, не понимая, куда он ведет.

«Я заснял».

За кулисами в своей крошечной и неопрятной гримерке в Лидсе он включает мне видео. На нем он лежит на полу лицом вниз, одет только в черную футболку и больше ни во что. Снимает его теща Гвен. Айда и еще одна женщина склонились над Робом, изучая соответствующую зону и обсуждая, как действовать: «лес идет вверх», говорит Айда. И они обе приклеивают полосочки с воском к его заднице. Потом — резко срывают. Роб орет.

«На самих ягодицах вроде не так чувствуется, — объясняет он мне, добавляя новые детали, — но когда они добираются до мостика Биффина (промежуток между вагиной и анусом, сленг. — Прим. пер. ), то там уже больно. Они прогулялись по мостику Биффина, до угла, и…»

Уверен на сто процентов, что ни одна другая поп-звезда вам такое не расскажет.

Никаких вертолетов, ни настоящих, ни придуманных, не понадобилось. Тур завершается в Саутэнде 16 сентября. Два дня спустя на свет появляется Тедди.

«Никакие мои страхи не оправдались, — говорит он. — Случилось нечто совсем другое, причем совершенно невероятное. Что-то просто в тебе щелкает, и ты такой: я люблю тебя, я так тебя офигенски люблю, и это чудо. Как только она родилась, я почувствовал все совершенно реально… самая реальная любовь, которую только можно почувствовать. И я чувствую: черт подери, это ж экстаз. Получил. Невероятно, духовно, космически — и все это буду ощущать теперь естественным образом всю свою жизнь — вот это было реально круто».

Серьезная перемена. Начав промо-кампанию альбома, он будет рассказывать: «Я узнал, что, возможно, страх преданности оказался чуть сильнее, чем должен. Я узнал, что, возможно, я и сам не знаю, что хорошо для меня. Я узнал, как каждый год это выясняется, что я волнуюсь о том, о чем не следует волноваться, ибо все замечательно. Мне очень нравится быть отцом, а я не знал, что им стану. Я думал, что это что-то вроде тюремного срока».

Не то что бы он во время родов со всем справлялся идеально.

Например, подготовка отвлекала: «Я просто занимался наркозом все схватки. Это как приходишь к зубному — а там все прекрасно. Я часов шесть держал маску кислородную. Подгонял их. Айда типа ее у меня отнимала».

А после родов он должен был идти давать интервью Джеймсу Кордену, и так страшно устал, что вернулся домой и заснул. Понять его, наверное, несложно, но у него в голове так все перемешалось, что в роддоме он соврал Айде, решил, что нельзя ей говорить, что он отдыхал дома.

И он ей сказал, что занимался в спортзале.

Тедди, конечно, родилась с золотой ложкой во рту — он это понимал прекрасно. За ее первое фото будут давать кучу денег, и за ним будет охота. Робу пришло в голову, что все последующие годы ее будут преследовать фотографы, и это страшно — фотографы вокруг тебя, пристают, преграждают путь. Он слышал историю про Шилу, дочь Бреда Пита и Анжелины Джоли, как ее в школе дразнят за то, что она на фотографиях выглядит жалко, а она возразила: конечно жалко, я ж все время напугана этими гигантскими страшными взрослыми, которые выкрикивают ее имя.

Так что Роб первым делом подумал, что тут надо как со свадьбой — продать фотографию младенца. «Этим оплатим ее учебу и первую машину, — так он обосновывал решение. — Думаю, за страхи моей дочери мы должны что-то получить взамен».

Потом он передумал. Преследовать ее будут в любом случае. И что-то их в этой идее не устраивает. Так что он попозировал для фото, сняв рубашку, лежа на спине и баюкая Тедди на груди — усталый гордый улыбающийся отец со своей дочерью — и отдал его в безвозмездное пользование всем, кто пожелает его опубликовать. «Я подумал, — объясняет он, — что вместо того, чтобы прятать дочь, будет гораздо лучше отдать им фотки бесплатно. Вот, пожалуйста, берите, а нас, пожалуйста, оставьте в покое, мамочка устала и нервничает, папочка напуган уже до усера, так что если вы можете нас оставить в покое, чтоб мы в себя пришли после таких событий в нашей жизни, то мы будем очень-очень признательны».

Но мы живем в мире сложных правил и кодов, причем не все они очевидны и не все очевидно честны. Роб и Айда потом обнаружат: то что они считали проявлением щедрости, желанием делиться без эгоизма, а также попыткой защититься, никоим образом так восприняты не будут. Они также узнают, что когда селебрити защищают жизнь своих детей от чужих глаз, за право не показывать лиц своих детей, один аргумент, который может быть использован против них, — вы сами с удовольствием показываете детей народу. В последующие месяцы и годы, когда Роб спорил с папарацци и умолял их не фотографировать его детей, ему возражали: Ну ты же сам позировал для того фото.

Поэтому, если сегодня заглянуть в инстаграм Айды, то увидишь там массу фоток Тедди и Чарли, которые наслаждаются жизнью, изучают мир, растут потихонечку, входят в мир. Некоторые фото ну очень личные, а маленькие Уильямсы изображены за таким множеством занятий, что ты не сразу и понимаешь, что у этих снимков общего. А общее у них у всех без исключения одно: нигде вообще ни разу не показывается лицо ребенка.

Октябрь 2016 года

Его спрашивают про самое раннее воспоминание.

«Мне, наверное, было года два, — отвечает он. — И, помню, шли Happy Days. Мне сказали ложиться спать, что меня не сильно обрадовало. Помню, идут титры Happy Days, я на Земле где-то, что это такое — я не понимаю. Но понимаю, что пора в кроватку, а я — не хочу».