Николай Борисов - Дмитрий Донской

Судя по всему, Митяя убили «свои», москвичи. Они видели в нем демоническую личность, оказывающую сильное и вполне определенное в политическом смысле влияние на великого князя Дмитрия Ивановича. Но в чем состояло это политическое влияние? Думается, именно Митяй убеждал великого князя Дмитрия добиваться автокефалии. Эта идея по разным причинам вызывала резкую неприязнь у многих русских иерархов. Разрыв с Константинополем оставлял Русскую церковь один на один с великокняжеской властью и этим фактически ставил ее в зависимое положение (287, 53). Противники автокефалии искренне считали, что она повредит возвышению Москвы, вызовет в русском мире раскол и религиозные войны. К этому можно добавить и постоянную угрозу Божьего гнева за нарушение церковных канонов и традиций.

Можно полагать, что смиренное путешествие нареченного митрополита Митяя в Константинополь было лишь промежуточной позицией в задуманной им совместно с великим князем Дмитрием Ивановичем «многоходовой» церковно-политической комбинации. Проще говоря, Митяй не отказался от своей идеи автокефалии Русской церкви, а лишь изменил путь к ее достижению. Получив поставление от патриарха, он с тем большим основанием предполагал отказаться от всяких связей с Константинополем. Он хотел сразу же по возвращении на Русь провозгласить себя вполне легитимным автокефальным митрополитом, имеющим хиротонию патриарха. Это облегчило бы внедрение самой идеи автокефалии в русское общество и заставило замолчать всех его недоброжелателей.

Похоже, что первым разгадал этот тайный замысел Митяя и великого князя владыка Дионисий Суздальский, поспешивший в патриархию с его разоблачением. Но там уже привыкли не думать о будущем и «жить одним днем». Во всяком случае, жалобу неведомого им суздальского владыки греки оставили без последствий.

О планах Митяя прознали и на Руси. Вскоре эта новость в виде слуха распространилась среди московских церковных верхов. Искренне благочестивые и патриотически настроенные люди — а они встречаются даже в эпоху всеобщей продажности — стали искать спасения на путях действия. Для того чтобы спасти Москву от Божьего гнева и патриаршего проклятия, были хороши любые средства. После неудачной попытки отравить великого князя (дело Ивана Вельяминова) московские заговорщики перешли к подготовке убийства Митяя. В его большой свите нашлись люди, готовые исполнить этот замысел…

Вопрос о том, кто именно из перечисленных летописью двух десятков спутников Митяя входил в заговор или был исполнителем убийства, разумеется, не имеет точного ответа. Однако в этой связи привлекает внимание картина свары среди участников посольства после гибели Митяя. «Сопровождавшие и погубившие Митяя епископы и архимандриты после ожесточенных междоусобных схваток выдвинули кандидатом в митрополиты… Пимена» (191, 66). Проигравший в этой схватке московский архимандрит Иоанн Петровский был закован в цепи. «Повесть о Митяе» рассказывает об этом в каком-то странном, сочувственно-отстраненном тоне.

«И пришедше возложиша руце на Ивана и яша его, и посадиша его в железа, Ивана Петровскаго архимандрита, московьскаго киновиарха… Сковаша нозе его в железа, смириша в оковах нозе его…» (43, 130).

Согласно «Повести о Митяе», «московский киновиарх» был подвергнут столь суровому обращению потому, что обещал выдать патриарху проделку с тайной заменой умершего Митяя новым кандидатом — Пименом. Обличительный пыл Иоанна имел довольно низменное происхождение: свита Митяя не захотела выдвинуть его самого в качестве кандидата на Русскую митрополию.

Прослеживая логику рассуждений заговорщиков, естественно думать, что опасная игра предполагала крупные ставки. Их предводитель сам рассчитывал занять место Митяя после его убийства. Именно так и повел себя Иван Петровский. Многие из состава посольства «хотеша Ивана в митрополиты» (43, 130). Оно и понятно: возведение главного заговорщика в митрополиты освобождало всех прочих конспираторов от ответственности.

Однако великокняжеские бояре, догадавшись о сути происходящего, помешали торжеству заговорщиков. В Никоновской летописи рассказывается о своего рода «допросе с пристрастием», который бояре учинили Ивану Петровскому, вероятно, заставляя его сознаться в убийстве Митяя:

«Они же возложиша руце на нь, и яша (взяли. — Н. Б .) его, и посадиша его в вериги железны, и гладом нудяще его, и возхотеша его ввергнути в море; сицево бысть зло Ивану архимандриту Петровскому» (42, 40).

Мучения архимандрита никак нельзя связать с его мнимым намерением рассказать патриарху о подмене московского кандидата. Согласно канонам, виновные в аресте и мучении духовного лица подлежали отлучению от церкви. В случае оправдания Ивана дело могло кончиться для бояр большими неприятностями. Пытками и угрозами они явно добивались от Ивана какого-то важного признания. На таком серьезном уровне отношений речь могла идти только о выяснении виновного в смерти Митяя. Но Иван, судя по всему, ни в чем не сознался.

Дальнейшая судьба Ивана Петровского неизвестна. Можно думать, что за отсутствием прямых доказательств вины он был вскоре освобожден от оков и отпущен на свободу. Никаких разоблачений Иван Петровский, насколько известно, не сделал.

Явившись в патриархию, московские послы изложили с таким трудом выработанную и согласованную легенду. Они заявили, что Пимен и есть тот самый кандидат на митрополию, о котором просит московский великий князь. Греки не стали спорить с этим заявлением, но указали на то, что у русских уже есть один митрополит — Киприан. Ему и следует подчиняться после кончины митрополита Алексея. После этого заявления начались затяжные переговоры московских послов с патриаршими клириками, сопровождавшиеся подкупом и лицемерными уловками.

Уяснив ситуацию, митрополит Киприан, находившийся тогда в патриархии, не стал более задерживаться в Константинополе. Получив подтверждение своих прав на «литовскую» часть общерусской митрополии, он поспешил вернуться на Русь. В конце декабря 1379 года он был уже в Киеве. Судьба митрополии теперь решалась на Руси, а не на берегах Босфора. Чутьем опытного политика Киприан уловил приближение больших событий, способных вознести его на волне удачи. Главное — оказаться в нужное время в нужном месте…

И предчувствие его не обмануло. Оплакав смерть Митяя, великий князь Дмитрий Иванович в очередной раз изменил свою церковную политику. В начале 1380 года он решил помириться с Киприаном и признать его власть над великорусскими епархиями. Этого требовала тревожная военно-политическая перспектива: союз Мамая с Ягайло и их совместный поход на Москву. Митрополит Киприан с его дипломатическим опытом и связями с литовской знатью мог оказать Москве большую услугу, отговорив Ягайло от соединения с татарами. Можно думать, что такие мысли внушали Дмитрию Московскому монастырские «старцы» — давние почитатели разнообразных талантов Киприана. Последний же со своей стороны готов был проявить евангельское всепрощение и, забыв обиды, назвать Дмитрия своим духовным сыном.