Николай Борисов - Дмитрий Донской

Итак, середина XV столетия… За более чем полвека после битвы ее восприятие существенно изменилось. Любой древнерусский текст за это время подвергался редакторской работе нескольких поколений книжников. То, что казалось важным одним, вычеркивалось другими. Простые по стилистике сообщения ранних летописей переписчики украшали риторическими узорами. В одно произведение делали вставки из другого. Каждый город, каждый монастырь хотел предстать перед потомками как участник героической эпопеи. Менялись и настроения верховной власти. В соответствии с этим одних исторических деятелей позднейшие летописцы «приподнимали», других, напротив, «приопускали»…

Литературная история трех главных памятников Куликовского цикла — Летописной повести, «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище» — сама по себе выросла в большую научную проблему. Ей посвящены сотни исследовательских работ. От ее решения зависит и то, какой будет реконструкция исторических событий. Сегодня эта реконструкция выглядит весьма шаткой. Назовем лишь главные из множества спорных вопросов, связанных с Куликовской битвой.

Первый и, казалось бы, самый простой вопрос — место битвы — имеет, как ни странно, разные ответы (298, 54). Дело в том, что название Куликово поле в древности использовалось как в узком смысле (поле по правому берегу Непрядвы близ ее устья), так и в широком смысле (как синоним Дикого поля , татарских степей, примыкавших к южным границам Руси) (298, 55). И название свое поле получило не от живших там степных куликов, а от старинного слова «кулига» или «кулички», означавшего далекое, отдаленное место.

Итак, всё призрачно и зыбко. Но поспешим успокоить читателя: современная локализация Куликова поля — места битвы Дмитрия Донского с Мамаем — признана практически всеми историками. Ее подтверждают и сделанные на поле археологические находки: наконечники стрел, обломки оружия, нательные кресты и амулеты. (Между прочим, в Государственном историческом музее в Москве хранится даже ветхая «кольчуга, найденная на Куликовом поле». Впрочем, ее происхождение вызывает определенные сомнения (143, 217).)

Весьма спорной является хронологическая сетка событий 1380 года. В разных источниках сообщаются различные даты войны с Мамаем (78, 20).

Следующий вопрос — из области демографии. Никто из историков не может точно назвать численность русского и татарского войска на Куликовом поле. Разница оценок огромна: от 50–70 до 170 тысяч человек с каждой стороны (298, 50). Такая амплитуда обусловлена отсутствием ясных данных о численности населения Руси в ту пору.

Далее — личностный фактор. Источники по-разному оценивают роль Дмитрия Московского и Владимира Серпуховского в победном исходе сражения. В одних главным героем является Дмитрий, а в других — Владимир.

Нет ясности и относительно того, воины каких городов и земель принимали (или не принимали) участие в битве. Источники противоречат друг другу в этом вопросе. По мере того как Куликовская битва превращалась в героический эпос русского Средневековья, возрастало число желающих оказаться в почетном списке ее участников. Местные правители давали своим придворным книжникам соответствующие указания — и те спешили их исполнить.

В роли духовного наставника идущего на битву русского воинства одни источники называют митрополита Киприана, другие — Сергия Радонежского, а третьи — коломенского епископа Герасима. Соответственно, расходятся и мнения историков (79, 186).

Историки по-разному оценивают и политическую ситуацию, сложившуюся накануне Куликовской битвы. Существует мнение, что Дмитрий Московский выступил не против власти Орды вообще, а против Мамая как узурпатора, незаконно захватившего власть в Орде. В качестве доказательства сторонники этой идеи приводят тот факт, что соперника Мамая хана Тохтамыша в Москве признали как законного царя и выразили готовность подчиниться его власти (134, 176).

Традиционно Куликовская битва оценивалась как первый шаг на пути к свержению татаро-монгольского ига. Однако характерный для последних лет тотальный пересмотр всех парадигм отечественной историографии коснулся и этой темы. Поставлен вопрос о несоответствии реального политического значения победы князя Дмитрия над Мамаем — и «ее позднейшего символического значения» (134, 176).

Буквально понимая литературные образы «Сказания о Мамаевом побоище», некоторые авторы утверждают, что Мамай шел на Русь с целью лично занять московский трон, объединить Русь и Орду в неком «едином государстве тюрков и славян». Куликовская битва разрушила эти планы, которые в исторической перспективе были оптимальным вариантом развития российской цивилизации (194, 136).

Сомнение — душа науки. Не претендуя на несомненность, наметим ряд событий, предшествовавших великой битве.

После сражения на реке Воже летом 1378 года Дмитрий Московский и Мамай повели себя несколько неожиданно. Они на долгое время словно бы забыли друг о друге. Оба делали вид — а может быть, и вправду так полагали, — что ничего особенного не произошло. Казалось, что для нормализации отношений необходимо лишь урегулировать финансовый вопрос. Мамай требовал платить ордынский «выход» более крупной суммой, чем та, на которую готовы были согласиться русские князья. Он хотел настоять на своем — и поскорее забыть о недоразумении. Ему вовсе не нужна была война с Русью. Мамай подавал русским знаки своего миролюбия. Летом 1379 года бекляри-бек ласково встретил и проводил через свои владения московское посольство в Константинополь.

Между тем Дмитрий Московский, словно торопясь потратить отнятые у Орды деньги, основывал монастыри и возводил каменные соборы. В этом ему деятельно помогали «монастырские старцы», простившие князю грубый произвол в «деле Митяя».

Принято думать, что построенные Дмитрием Ивановичем храмы и монастыри носили мемориальный характер и служили своего рода памятниками историческим событиям. В частности, это относится и к Успенскому Дубенскому монастырю, который считают памятником победе над татарами в битве на реке Воже. Впрочем, источники не дают прямого подтверждения этому мнению. Летописец сообщает лишь о самом факте строительства, оставляя прочее своему далекому визави-историку:

«Того же лета (1379) игумен Сергии, преподобный старец, постави церковь во имя Святыя Богородиця, честнаго ея Успениа, и украси ю иконами и книгами и монастырь устрои, и келии возгради на реце на Дубенке на Стромыне, и мнихы совокупи и единаго прозвитера изведе от болшаго монастыря от великыя лавры именем Леонтиа, сего и нарече и поставити, и быти игуменом в том монастыри. А священа бысть та церкви тое же осени месяца декабря в 1 день, на память святаго пророка Наума. Сии же монастырь въздвиже Сергии повелением князя великаго Дмитриа Ивановича» (43, 137).