Александр Покрышкин - На истребителе

Однажды меня вызвал генерал. Чувствуя, что предстоит важное задание, я захватил с собой планшет с навигационным снаряжением.

— Нужно установить, где находятся танки, — сказал генерал, подведя меня к своей карте.

Речь шла о группировке Клейста. Молча прикинув маршрут полёта в район разведки и подсчитав в уме расход горючего, я доложил, что к полёту готов. Генерал подошёл к окну. На улице бушевала осенняя непогодь — всё бело от снега, смешанного с туманом.

— Муть, — отрывисто сказал генерал.

Действительно, этот полёт на разведку оказался одним из самых тяжёлых. В снегопаде и тумане порою совершенно исчезал горизонт, грозило обледенение — особенно опасное на низкой высоте. Я несколько раз «прочёсывал» заданный район, до боли в глазах вглядываясь в заснеженную мокрую землю. Но немецких танков нигде не видно.

Поиск длился долго. Я чувствовал большую ответственность за полёт. Ведь в те дни далеко к северу, у стен Москвы, решалась судьба первого этапа войны. Задание — найти танки Клейста — понималось мною именно как моя личная, лётчика Покрышкина, помощь воинам, оборонявшим Москву. И, летя в снегопаде, в тумане, я упорно искал и искал немецкие танки.

Стрелки бортовых часов показывали, что поиск очень затянулся. Скоро должен был кончиться бензин.

Но вот, пристально вглядевшись в землю, я увидел нечто похожее на след гусениц. Промелькнула какая-то одиночная машина. И опять ничего… Немцы, конечно, слышали шум мотора советской машины, разрезавшей туман и снегопад, но ни единым выстрелом из зенитки не выдавали своего присутствия.

Наконец я нашёл их! В логу, в кустарниках, укрывшись за стогами сена, чернели квадратные коробки немецких танков. Группировка Клейста была обнаружена.

Вскоре наши наземные войска начали контрманёвр и со всей силой обрушились на врага. Началась наступательная операция, в результате которой нашими войсками был взят Ростов.

С огромной, непередаваемой радостью восприняли лётчики нашей части весть о том, что под Москвой наши войска одержали победу, что огромные полчища врага разбиты, а остатки их, усыпая снега Подмосковья трупами и техникой, бегут на запад.

Мы кричали «ура», пели, обнимались друг с другом. Пилотам дежурной эскадрильи нельзя было выходить из кабин самолётов, и возле них собрались почти все свободные лётчики и техники. Стихийно возник короткий митинг. Победа под Москвой была праздником на всём гигантском фронте борьбы с гитлеровцами, торжеством всех советских людей.

Но все мы отчётливо понимали, что предстоят ещё жестокие сражения. Мы старательно готовились к ним, совершенствовали свою тактику, изучали тактику противника.

Мне посчастливилось. До сих пор я встречался с «мессершмиттами» только в бою, но вот однажды генерал повёл меня к захваченным у врага трофейным самолётам и предложил:

— Попробуй их в воздухе.

«Мессершмитты» были отданы в моё полное распоряжение. Меня влекло к ним не простое любопытство. Это был своего рода живой противник, которого нужно было исследовать со всей тщательностью. Лётчики порою узнают достоинства и отрицательные качества самолётов, лишь наблюдая за их эволюциями в воздухе. Это как бы знакомство издалека. Примерно так и я был знаком с «мессером», ловил его в прицел или же увёртывался из-под огня. Теперь представлялась возможность во всех деталях, вплоть до каждого шплинта, рассмотреть немецкий самолёт на земле, а затем испытать его характер и в воздухе.

Машина, которую я выбрал, была серийным экземпляром «мессершмитта-109». В последующем немецкие конструкторы неоднократно модернизировали этот самолёт. Каждая модернизация фиксировалась путём добавления к названию типа машины какой-нибудь буквы или цифры. В последующих боях мне пришлось не раз сталкиваться с «мессершмиттами-109-ф», потом «109-г», потом «109 г-2» и, наконец, «109 г-4». Всё это были варианты основной машины и отличались от неё лишь некоторыми деталями, дающими возможность увеличить скорость, либо же сократить время выполнения фигур высшего пилотажа. Кроме того, модернизация касалась усиления брони, увеличения вооружения самолёта и других моментов, безусловно имеющих значение в воздушном бою. В конце концов «мессеры», как и другие немецкие самолёты всех серий, марок и типов, оказались битыми нами, советскими лётчиками, летавшими на прекрасных отечественных машинах.

Тщательно исследовав машину и разработав программу испытаний, я поднялся в воздух. Познать врага — и притом серьёзного врага, каким был «мессершмитт», — значило изучить все его сильные и слабые стороны. Испытательным полётам я отдавал почти всё свободное время. Пилотируя вражескую машину, я как бы подвергал её допросу с пристрастием и старался сразу думать за двоих: за себя, советского лётчика, и за вражеского пилота. «Мессер» должен был дать ответ, на что именно он способен в бою. Я стремился выжать из него все возможности: перекладывал из одного виража в другой, разгонял на горки и боевые развороты, круто пикировал, вводил в восходящие фигуры вертикального манёвра. Мысленно в каждую секунду полёта я представлял себе рядом с немецким свой, советский истребитель и так же мысленно управлял им в этих воображаемых воздушных схватках.

Один из полётов на «мессершмитте» чуть не стоил мне жизни. Пробуя выполнить контрманёвр, которым немецкий пилот мог бы ответить на манёвр советского лётчика, я набрал скорость и затем резко налёг на управление. Наш советский истребитель легко выполнял эту фигуру. У «мессершмитта» фигура не выходила. Несмотря на все мои усилия, он продолжал нестись вниз. Лишь почти у самой земли удалось ввести машину в горизонтальный полёт.

Пришлось засесть за детальный анализ своих действий и поведения самолёта. Может быть, я просто-напросто допустил грубую ошибку в пилотировании немецкого самолёта? Может быть, находись в этот момент в кабине опытный немецкий лётчик, он выполнил бы этот манёвр успешно?

С утра я вновь поднялся в воздух. Набрав для предосторожности б ольшую высоту, попытался повторить фигуру. Она снова не получилась. Ещё и ещё раз. Тот же результат. «Мессершмитт» вёл себя, как говорят лётчики, «дубово».

Для проверки я пересел на советскую машину. Манёвр она выполнила, как всегда, непринуждённо. Вечером снова занялся расчётами. Положив рядом лётные характеристики нашего и немецкого самолётов, я изучал графики их поведения в воздухе на различных режимах полёта. Выводы говорили, что не только в этой фигуре, но и некоторых других положениях «мессер» уступает в манёвренности советскому истребителю. Узнать это было очень важно.

Борьба в воздухе продолжалась. Врагу наносился всё больший и больший урон. В среде наших лётчиков-истребителей на всех фронтах стали выделяться мастера воздушного боя, зарекомендовавшие себя многими победами. На личном боевом счету ряда лётчиков уже значилось по десятку и более сбитых ими самолётов. В общей сложности, за несколько месяцев борьбы тридцать-сорок наших лучших лётчиков «свалили» с неба больше чем полтысячи вражеских самолётов. Это были воздушные бойцы высокого класса, впоследствии ставшие костяком целой плеяды советских асов, умноживших число побед над противником, выработавших особый стиль сокрушительного наступательного воздушного боя.