Анри Шаррьер - Папийон

Во вторник нас на работу не отправили, а вызвали вместо этого в контору, где мы предстали перед двумя майорами национальной гвардии. Узнав, что мы попали в Эль-Дорадо без всяких документов и решения суда, они пришли в страшное изумление. И обещали обратиться к губернатору за решением этой проблемы.

Ждать пришлось недолго. Эти два майора, люди, безусловно, жестокие и слишком далеко зашедшие в своем служебном рвении, тем не менее повели себя корректно и упросили губернатора приехать лично, чтобы разобраться с нами.

Он прибыл с каким-то своим родственником и двумя офицерами национальной гвардии.

— Французы, я губернатор. Вы хотели переговорить со мной. В чем проблема?

— Прежде всего нам хотелось бы знать, какой именно суд приговорил нас к каторжным работам в этой колонии? На сколько и за какое преступление? Мы прибыли в Венесуэлу морем. Мы не совершили никакого преступления. Тогда почему мы здесь? И какое они имеют право заставлять нас работать?

— Начнем с того, что идет война, и нам надо точно знать, кто вы такие.

— Разумеется. Но это вовсе не означает, что нас надо сажать в лагерь.

— Вы бежали с Французской каторги, и нам хотелось бы выяснить, не желают ли Французские власти вернуть вас обратно.

— Допустим. Но еще раз повторяю: вы не имеете права обращаться с нами как с преступниками.

— На данный момент вы задержаны за бродяжничество и отсутствие документов, удостоверяющих личность. До тех пор, пока не будет проведено соответствующее расследование.

Спор продолжался бы бесконечно, если б один из офицеров не прервал его следующей сентенцией:

— Губернатор, я полагаю, что до тех пор, пока в Каракасе не решат, как поступить с этими людьми, мы должны подобрать им какое-то другое занятие и не выгонять на каторжные работы.

— Это очень опасные типы. Они угрожали убить капрала, если тот попробует их ударить. Разве не так?

— Не только его, губернатор, но любого, кто посмеет тронуть хоть одного из нас.

— А что если это будет солдат охраны?

— Все равно. Мы не заслужили такого обращения. Наш закон и наша тюремная система, может, и суровее вашей, но мы не допустим, чтоб нас хлестали бичом, как каких-то скотов!

Губернатор обернулся к офицеру с торжествующим видом:

— Я же сказал — они крайне опасны!

Тут тот майор, что постарше, молчавший все это время, огорошил присутствующих следующим высказыванием:

— Эти беглые французы правы. Они не совершили на территории Венесуэлы ничего такого, что оправдывало бы их пребывание в заключении и подчинение правилам здешнего режима. Так что есть два выхода, губернатор: или мы находим им другую работу, или не посылаем на работу вообще. Если они окажутся вместе с другими заключенными, тогда рано или поздно какой-нибудь солдат их ударит.

— Посмотрим. Пусть пока побудут в лагере. Я приму решение и завтра сообщу. — И губернатор удалился вместе со своим родственником.

Я поблагодарил офицеров. Они дали нам сигарет и обещали добавить пункт в приказ по режиму, запрещающий применять к нам телесные наказания.

Вот уже неделя, как мы здесь. На работу нас больше не выгоняли. Однако вчера — в воскресенье — произошло нечто ужасное. Колумбийцы бросали между собой жребий — кому убивать Негро Бланко. Выпал он одному парню лет под тридцать. Ему вручили металлическую ложку которая была заточена о цемент наподобие кинжала. Парень сдержал слово — он нанес Негро Бланко три раны в область сердца. Капрала унесли в госпиталь, а убийцу привязали к столбу в центре двора.

Солдаты сновали взад-вперед, как безумные, пытаясь отыскать остальное оружие. Они были в ярости, и, когда одному показалось, что я не слишком быстро стягиваю с себя брюки, он хлестнул меня бичом по заднице. Барриер схватил скамейку и обрушил ее на голову солдату. Второй охранник пронзил моему товарищу руку штыком. Я же нанес обидчику удар по яйцам и уже завладел его ружьем, когда раздался крик:

— Эй, вы все, полегче! Французов не трогать! Француз, брось ружье! — Это был капитан Флорес, принимавший нас в первый день. Он вмешался вовремя — я как раз собирался выстрелить в толпу. Если б не он, я наверняка уложил бы одного или двух человек, и мы распрощались бы с жизнью. Нелепая смерть в джунглях Венесуэлы, в этом забытом Богом уголке, в лагере, не имевшем к нам никакого отношения, равно как и мы к нему.

Благодаря вмешательству капитана солдаты нас отпустили и бросились удовлетворять свои садистские инстинкты на других. Мы невольно стали свидетелями самого чудовищного зрелища из всех, о которых когда-либо доводилось слышать человеку.

Привязанного к столбу колумбийца хлестали одновременно бичами двое солдат и капрал. Они, конечно, менялись. Длилось это с пяти вечера и до шести утра Как мог несчастный выдержать все это — уму непостижимо. Правда, делались короткие передышки, во время которых парня допрашивали: кто его сообщники, кто дал ему ложку и кто ее заточил. Он никого не выдал, несмотря на то, что палачи обещали тотчас же прекратить пытку. Несколько раз он терял сознание. Его приводили в чувство, окатывая водой из ведер. Часа в четыре мучители заметили, что кожа несчастного уже не реагирует на удары, и оставили его в покое.

— Он умер? — спросил офицер.

— Не знаем.

— Отвяжите его и поставьте на четвереньки.

Палачи поставили колумбийца на четвереньки. Затем один из них взял бич и изо всей силы хлестнул несчастного между ягодицами, наверняка задев при этом половые органы. Этот «мастерский» удар вызвал у жертвы мучительный вопль.

— Продолжайте, — сказал офицер, — он еще не умер.

Они продолжали избивать его до рассвета. Эта средневековая пытка могла бы прикончить лошадь, но только не этого колумбийца. Его оставили в покое на час, а затем вылили на него несколько ведер воды. У несчастного достало сил встать на ноги с помощью нескольких солдат. Появился санитар со стаканом какой-то жидкости.

— Вот, выпей-ка микстурки, — сказал он, — это тебя взбодрит.

Колумбиец несколько секунд колебался, затем осушил стакан одним глотком. И через секунду повалился на землю с тем, чтоб уж больше никогда с нее не подняться.

В агонии он успел произнести несколько слов:

— Дурак… Они тебя отравили…

Нет нужды говорить, что ни мы, ни другие заключенные и пальцем не шевельнули, чтобы помочь ему. Все были парализованы страхом. Второй раз в жизни мной овладело неистребимое желание умереть. Невдалеке стоял солдат, он держал свое ружье как-то небрежно, и несколько минут я боролся с желанием выхватить у него оружие. Остановила только мысль о том, что, прежде чем я начну стрелять в этих мерзавцев, они меня наверняка прикончат.

Месяц спустя Негро Бланко вернулся к исполнению служебных обязанностей, на этот раз с еще большим рвением. Однако, видно, судьба ему была умереть в Эль-Дорадо. Однажды какой-то охранник прицелился в него, когда он проходил мимо.