Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

Дорога больше не была видна, ее захлестнул поток военных мундиров, знамен, орудий, который неспешно продвигался меж полей. В такт с этим нескончаемым строем ехал верхом и поручик лейб-гвардии Литовского полка Николай Михайлович Озарёв. Время от времени он приподнимался в седле, пытаясь рассмотреть, что происходит впереди. Впрочем, порядок был известен каждому, ошибиться невозможно: ярко-красное пятно в клубах пыли – лейб-казаки, за ними – кирасиры, гусары и эскадрон волонтеров Прусской королевской гвардии, драгуны и гусары русской царской гвардии. Затем – император Александр в сопровождении короля Пруссии и князя Шварценберга, представителя австрийского императора. Вчерашних триумфаторов – старого Блюхера и Барклая де Толли, получившего чин фельдмаршала прямо на поле боя, – окружали сотни офицеров разных армий европейских стран. За ними – колонна инфантерии войск коалиции, которую и возглавлял литовский полк, второй дивизион русской Императорской гвардии.

Во время последних сражений он находился в резерве. Теперь гвардейцы выглядели бравыми, подтянутыми, веселыми. Ружья радостно поблескивали, солнце играло на штыках, белая кожаная портупея оттеняла вылинявшие зеленые мундиры. Гремели барабаны, тысячи людей шагали в ногу.

Только молодые офицеры-пехотинцы, у которых были лошади, получили право ехать верхом, а не идти общим строем, как на обычных парадах. Николай радовался этому обстоятельству, так как мог наблюдать за происходившим вокруг. Его кобыла Китти была не слишком хороша собой – толстый, в яблоках, живот, короткая шея, худые ноги. Что ж, он никогда и не собирался соперничать в элегантности с кавалеристами. Обернувшись, юноша взглядом отыскал замыкавших марш кирасиров и конных гвардейцев. До самого горизонта все было в голубоватой дымке, сквозь которую вспыхивали вдруг кирасы. Несмотря на усталость и потери, армия казалась все столь же многочисленной и мощной. Вкус победы был еще так свеж этим теплым мартовским утром 1814 года! Тела убитых убрали подальше, чтобы расчистить дорогу. Озарев старался не думать о них, чтобы не испортить себе настроение, хотя уголком глаза не мог не замечать: безжизненные куклы с грязными лицами, распухшие лошади с одеревеневшими ногами, изуродованная пушка, увязнувшее в земле ядро, походный ранец, а под ним кто-то, лежащий, уткнувшись лицом в землю. Говорят, что с обеих сторон погибших – тысячи.

Тополя слева от дороги пострадали от перестрелки, справа пейзаж остался в неприкосновенности: склоны холмов, покрытые виноградниками, утопающие в нежной зелени домики, ветряные мельницы с застывшими крыльями. На вершине холма замерла сигнальная вышка, смолкли батареи, которые еще недавно грохотали, окутанные белыми облаками. Полки, словно гусеницы, тянулись по равнине в боевом порядке. Царь со своим штабом остановился на возвышенности, откуда хорошо просматривались окрестности…

Убаюканный мерным шагом Китти, всадник раз за разом воскрешал в памяти то странное мгновение сразу после захода солнца, когда внезапно на них обрушилась тишина. Офицеры беспокойно спрашивали друг друга о причине передышки. Во все стороны спешили гонцы – лица красные, взгляд исполнен важности. И вдруг земля взорвалась единым криком, который, будто волна, зародившаяся в предместьях города, несся, вздымаясь ввысь: «Париж!.. Париж сдался!.. Ура!..» Солдаты обнимались. Вскоре прибыл штабной курьер, подтвердивший известие: на постоялом дворе ля Шапель недалеко от заставы Сен-Дени маршал Мармон и представители русского царя заключили перемирие. Наполеону оставалось полагаться на восточные провинции страны, столица была занята неприятелем. Означало ли это конец войны? Вчера, сразу после того, как прозвучал сигнал прекратить огонь, Николай с несколькими товарищами отправился в Бельвилль разжиться вином. Солдаты – русские, французы, немцы, австрийцы, – выломав двери подвалов, утоляли жажду из одних бочек, поставив оружие у стен – чтобы не мешало. «Мне только двадцать, и в моей жизни уже был столь славный день!» – подумал Озарёв, горделиво глядя вокруг, как бы позируя незримому художнику. Он многого ожидал от Парижа – города искусств, философии и доступной любви. И еще никогда не был так признателен родителям, которые дали ему хорошее «западное» образование. Благодаря воспитателю-эмигранту мсье Лезюру, манерному, но бедному, с малых лет ему было столь же легко говорить по-французски, как и по-русски. Это пригодится, чтобы завоевать, утверждают его приятели, симпатии парижан и благосклонность парижанок. Всего одна верста до заставы Пантен! Полк остановился, чтобы привести себя в порядок, прежде чем войти в город. Согласно приказу, гвардейцы расчехлили и приготовили парадные кивера с черными султанами. Сменили походные штаны на белые, чистые, хранившиеся в ранцах. Поручик спешился, чтобы тоже переодеться. Так, смеясь, вся русская пехота стояла без штанов вдоль дороги. Две изумленные крестьянки убегали через поля, подгоняемые солдатскими шутками. Закончив со своим «туалетом», Николай осмотрел подчиненных: на месте ли все пуговицы, хорошо ли начищены. Полковник де Полиньяк, французский эмигрант, начальник батальона литовского полка, пройдя между рядами, остался доволен и приказал выступать.

Молодой человек, вновь сидя в седле, в душе готовился пережить еще более волнующие мгновения. Вот уже стоящие вдоль дороги сады становились меньше, дома – солиднее, но и грязнее – теснились друг к другу. Быть может, это предместья Парижа? Бедно одетые мужчины, женщины, дети показывались на пороге своих жилищ, на лицах был страх. Помпезность парадного марша со знаменами и оглушительным боем барабанов отчаянно контрастировала с мрачной апатией местных жителей. «Ясно, что они нас не любят, – с грустью подумал Озарев. – Боятся нас. Но когда-нибудь, даже те, кто сейчас относятся к нам враждебно, будут благодарны, что мы освободили их от кровавого тирана». Подобное убеждение разделяли многие его товарищи. Да и могло ли быть иначе, когда столько французов сражались в одном строю с русскими? Полиньяк, Рошешуар, Ламбер, Дама, Монпеза, Рапатель, Буте… В союзнической армии было столько представителей разных наций, столько разных мундиров и знаков отличия, что было решено, во избежание недоразумений, каждому носить на рукаве белую повязку. Солдаты довольствовались тряпками, более или менее чистыми, Николай воспользовался двумя батистовыми носовыми платками, которые связал уголками. Перед ним, насколько хватало взгляда, все были отмечены этим знаком мира. Звуки барабанов и труб все резче отзывались в узких улицах. Строй прошел под внушительной каменной аркой, повернул направо – впереди расстилалась улица со множеством деревьев и высокими домами: юноша, накануне внимательно изучивший план Парижа, знал, что, войдя в город через ворота Сен-Мартен, войска должны были теперь следовать вдоль бульваров.