Франсуа Шатобриан - Замогильные записки

Передо мной предстал человек еще нестарый, прекрасно воспитанный, высокий, сухощавый, с лицом, изрытым оспой. Он отдал мне визит; я представил его сестрам. Он недолюбливал общество и вскоре был из него изгнан по соображениям политическим: в пору нашего знакомства он принадлежал к сторонникам старого порядка. Я никогда не встречал сочинителя, более похожего на свои творения: он был поэт и креол, всё, что ему требовалось, — это южное небо, источник, пальма и женщина. Он бежал шума, хотел пройти по жизни незаметно, всем жертвовал в угоду своей лени, и, если бы услады его не задевали порой струны его лиры, он так бы и жил в безвестности:

Именно это неумение отказаться от празднолюбия превратило шевалье де Парнѝ из ярого аристократа в ничтожного революционера, нападающего на гонимую религию [61] [61] Парнѝ был автором ироикомической поэмы «Война старых и новых богов» (1799), созвучной антиклерикальной политике революции. , клеймящего гибнущих священников, покупающего свой покой любой ценой и заставляющего музу, которая воспевала Элеонору [62] [62] Элеонора — лирическая героиня знаменитого цикла элегий Парнѝ «Эротические стихотворения» (1778–1784). , говорить языком тех мест, куда Камиль Демулен ходил торговать себе любовниц.

Автор «Истории итальянской литературы» [63] [63] Женгене; этот девятитомный труд вышел много позже описываемых событий, в 1811–1819 гг. (три последних тома — посмертно). , который вслед за Шамфором втерся в ряды революционеров, доводился нам родственником, ибо все бретонцы друг другу родня. Женгене прославился в свете благодаря не лишенной изящества поэмке «Исповедь Зюльме», доставившей ему жалкое место в ведомстве г‑на де Неккера, после чего не замедлил состряпать поэму на вступление своего благодетеля в должность контролера финансов. Кто-то — не помню, кто именно, — оспаривал у Женгене предмет его гордости, «Исповедь Зюльме»; но эта пьеса в самом деле принадлежит его перу.

Реннский поэт хорошо разбирался в музыке и сочинял романсы. Примазавшись к какой-нибудь знаменитости, он на наших глазах превращался из смиренника в спесивца. Перед созывом Генеральных Штатов он по поручению Шамфора кропал газетные статейки и речи для клубов: он стал чванлив. Накануне первого праздника Федерации [64] [64] Первый праздник Федерации состоялся на Марсовом поле в Париже 14 июля 1790 г., в первую годовщину взятия Бастилии. он говорил: «Какое прекрасное торжество! Чтобы ярче его осветить, хорошо бы спалить с каждой стороны алтаря по аристократу». Не его первого осенила эта идея: задолго до него участник Лиги [65] [65] Лига — конфедерация французских католиков, одна из главных действующих сил в религиозных войнах во Франции (1576–1594); Шатобриан часто черпает цитаты и сравнения из мемуаров об этой эпохе (французской «смуте»), закончившейся восшествием на престол Генриха IV, первого короля династии Бурбонов. Луи Дорлеан написал в своем «Пире графа Аретского», что «недурно бы в Иванову ночь вместо охапки хвороста подбросить в костер протестантских пасторов, а Генриха IV утопить в бочке, как котенка».

Женгене знал загодя об убийствах, замышляемых революционерами [47] [47] 10 августа 1792 года была низложена королевская власть во Франции, вслед за чем 2 сентября начались массовые убийства аристократов в парижских тюрьмах, в том числе в превращенном в тюрьму кармелитском монастыре и в тюрьме аббатства Сен-Жермен-де-Пре. . Г‑жа Женгене предупредила моих сестер и жену о том, что в Кармелитском монастыре вот-вот начнется резня: она приютила их в тупике Ферру, невдалеке от места, где вскоре пролилась кровь.

После Террора Женгене стал едва ли не первым человеком во Франции по части народного просвещения; тогда-то он и стал распевать в «Синем циферблате» «Дерево свободы» на мотив: «Я посадил его, взлелеял» [66] [66] «Синий циферблат» (Cadran-Bleu) — ресторан на бульваре Тампль; упоминаемый романс был очень популярен во время Революции; слова его часто приписывались Ж.-Ж. Руссо, хотя на самом деле принадлежат Александру Делеру. . Его сочли достаточно одуревшим от философии и отправили послом к одному из тех монархов, которых в эту пору лишали короны [67] [67] Имеется в виду сардинский король Карл Эммануил IV, который в 1798 г. под натиском французских войск лишился своих континентальных владений — Пьемонта. . В донесении из Турина он сообщал г‑ну де Талейрану, что «победил предрассудок», — настоял, чтобы его жену принимали при дворе в платье до колен. Переходя от посредственности к напыщенности, от напыщенности к глупости и от глупости к смехотворности, он окончил свои дни почтенным литературным критиком и, что самое лучшее, автором независимых статей в «Декад»; природа возвратила его на место, с которого общество его так некстати отозвало. Знания его поверхностны, проза тяжела, стихи правильны и порой приятны.

У Женгене был друг — поэт Лебрен. Женгене покровительствовал Лебрену, как человек даровитый, знающий свет, покровительствует простодушному гению; Лебрен, в свою очередь, освещал лучами своей славы величие Женгене. Что могло быть потешнее, чем эти два приятеля, из нежного расположения оказывающие друг другу услуги, какие могут оказать люди, одаренные талантами в различных сферах.

Лебрен был просто-напросто фальшивый г‑н де л’Эмпирей [68] [68] Г‑н де л’Эмпирей — прозвище главного героя комедии Пирона «Метромания» (1738), велеречивый графоман. ; пыл его на поверку оказывался холодным, страсти — ледяными. Парнасом служила ему комната в мансарде на улице Монмартр, где всего и было что книги, сваленные как попало на полу, брезентовая походная кровать, занавешенная двумя грязными полотенцами, болтающимися на ржавом металлическом карнизе, да разбитый кувшин для воды подле продавленного соломенного кресла. Не то чтобы Лебрен нищенствовал, но он был скуп и водился с женщинами дурного поведения.

На античном ужине у г‑на де Водрея [69] [69] На самом деле этот ужин, все участники которого оделись на манер древних греков, происходил у художницы Виже-Лебрен, а Водрей был туда приглашен. он изображал Пиндара. В его лирических стихах встречаются строфы энергические, как в оде кораблю «Мститель», и изящные, как в оде «Окрестностям Парижа». Элегии его идут от ума, редко от души; оригинальность его надуманная, а не природная; его создания — плоды кропотливого труда; он изо всех сил тщится извратить смысл слов и соединить их самым противоестественным образом. Истинное призвание Лебрена заключалось в сочинении стихов сатирических; его послание о «хорошей и дурной шутке» пользовалось заслуженной известностью. Иные из его эпиграмм можно поставить в один ряд с эпиграммами Жан-Батиста Руссо; мишенью, вдохновлявшей его более других, был Лагарп. Надо отдать Лебрену справедливость и в другом: он сохранил независимость суждений и оставил написанные кровью сердца стихи против гонителя наших свобод [6a] [6a] Эти стихи стали известны только после смерти Лебрена, при жизни же он публиковал в честь Наполеона произведения дифирамбического свойства. .