Надя Папудогло - #тыжемать. Белка в колесе

Раньше я передавала больного ребенка бабушкам, но тут и они по разным причинам сошли с дистанции, ситтера найти не удавалось, срывались встречи, кончались силы, но зато не кончались обязательства. Вскоре я начала на всех орать, у меня задергался глаз, а однажды ночью я ревела часа три от ощущения собственного бессилия. После чего вытащила бумажку и как высокоорганизованная личность стала распределять свои дела по графам «срочно», «важно, но не срочно», «подождет», «можно съездить вместе с ребенком», «отменить», «перенести», «отказаться». Это был глупый шаг, но он помог мне продержаться (ну а ребенок в итоге выздоровел).

Кажется, я не сорвала в итоге ни одного дедлайна, не обидела никого отказом, всем смогла всё объяснить и успеть. Правда, глаз дергается до сих пор.

Кажется, это отличная иллюстрация к тому, что не надо пытаться успеть все. Хотя я, даже с дергающимся глазом, все равно еще не раз захочу успеть если не все, то хотя бы максимум. Так уж я устроена.

Я очень люблю легенду о супермамах – женщинах, которые успевают все. Работу, дом, ребенка, мужа, саму себя. Все у них кашеварится как по волшебству, а они порхают и улыбаются, а потом в блоге или на популярном ресурсе пишут, как им все удается, причем, разумеется, без нянь, уборщиц и прочих помощников.

История мотивирующая, тиражируемая, очень красивая со стороны. Без запрещенного нам нытья. О ней можно говорить с трибуны, взмахивая одной рукой, а второй элегантно поддерживая под попу идеально улыбающегося ребенка 20 кг весом.

Например, вот я. Кажется, я почти все успеваю. И с ребенком быть, и на работу успеть, и там выступить, и сюда приехать, прочитать тучу книг, пересмотреть все киноновинки. Словом, все могу, даже быстро похудеть после родов.

Плачу я за это недосыпом, от которого иногда начинаю валиться с ног. Я уже умею определять крайнюю степень своего недосыпа: болят суставы с утра и дергается глаз? Все, надо срочно спать, пожертвовав всем. Я тут же сбрасываю со счетов уборку, на ужин выдаю спагетти с салатом, в десять вечера отключаю все звонки, кроме будильника. И сплю, пытаясь хоть чуть-чуть наверстать упущенное. Я устаю. Но стоит пожаловаться на это, как тут же слышишь: «Да отчего ты устала? На машине с ребенком по Москве ездить? Попробуй на метро!»

Женщина не имеет права уставать. Устают только те, кто занимается тяжелым физическим трудом сутки напролет. А все твои проблемы – это капризы и выдумки. Общество продолжает воспитывать красивых и стойких, в нем не должно быть нытиков. Слишком изнеженные! Слишком избалованные! Кто вас научил жаловаться?!

Однажды я попала в больницу с воспалением легких. Кто-то из знакомых, когда я посетовала на жизнь, сказал: «Зато отдыхаешь! Не надо ни ребенка возить, ни мужа кормить!» Меня это жутко разозлило. Вот он, отдых женщины, – в больнице, где тараканы топают по ночам!

Запрет на жалобы кончается, разумеется, тем, что человек срывается и говорит: «Я больше не могу. Меня всегда учили скрывать, что мне тяжело! Но мне тяжело!»

Тут как с детскими слезами. Нельзя отталкивать того, кто говорит, что ему плохо, даже если со стороны кажется, что все это пустяки. Мы не знаем предел другого человека. И лучше просто посочувствовать и сказать что-то ободряющее, а не пинать за одну лишь фразу про усталость.

Пока не было ребенка, я жила не задумываясь и не оглядываясь, получая удовольствие от всего. Когда эта привычная схема в одночасье оказалась сломана, стало не по себе.

С рождением ребенка все сильно изменилось. Прежде всего я сама. Я вдруг перестала чувствовать мир как раньше. Не могу сказать, что до рождения ребенка была закоренелым эгоистом, но с его появлением на свет мое ощущение ответственности перед другими и сочувствия стало совершенно иным – похожим на лавину, трудно переносимым. Произошел какой-то слом очерченных границ. Я вдруг начала замечать то, чего не видела раньше. И сопереживать.

Да, так. Пока ребенок учится садиться, ходить и говорить, ты в свои «за 30» внезапно учишься сопереживать. Быть снисходительнее, заботливее и проще. Ты новыми глазами смотришь на людей и переосмысливаешь многое в сфере человеческих отношений и чувств. Я, например, начала мириться с друзьями, реже обижать людей, говорить меньше резкого.

Стала медленнее. Научилась слушать и пытаться понять. Ребенок здорово тебя тормозит, но это замедленное время очень много дает. Учась слушать ребенка, ты начинаешь по-новому слышать и взрослых.

Становишься сентиментальным. Я, например, начала рыдать в кино. В год, когда родился Костя, вышел фильм «Невозможное» – про семью, пережившую цунами. Я не могла его смотреть. Я рыдала в три ручья, хотя раньше фильм показался бы мне спекулятивным до бесконечности. А тут реализм семейного отчаяния, страдающие дети – все это воздействовало на меня на физическом уровне. Я тогда списала на гормоны, но сейчас гормоны мои в норме (у меня даже есть справка), а рыдать в кино я продолжаю как девочка. Не могу смотреть фильмы с высокой дозой насилия, страдания. Нет, смотрю, конечно, но рыдаю. Я не смогла дочитать книгу про этику в блокадном Ленинграде [16] Сергей Яров. «Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1942–1943 гг.» , потому что ощущала все совсем иначе. А я закончила истфак, там воспитывают особое отстраненное отношение к историческим текстам.

Я полюбила детей. Не могу сказать, что раньше их не любила. Просто не замечала. Они были мне неинтересны. Теперь они кажутся мне намного интереснее многих взрослых. От взрослых редко услышишь что-то новое, а вот в детском саду каждый день приносит какое-нибудь открытие. Но, узнавая детей, я стала лучше понимать взрослых. И многих совершенно искренне любить, принимая их такими, какие они есть. Масса вещей утратила значение, зато другие стали ощутимее.

Ребенок вообще открыл мне глаза. В детстве, я помню, тоже могла многое видеть и слышать. Прекрасные вещи вроде шуршания листьев, пения синиц весной. Потом я потеряла эту способность, потому что думала о другом и занималась другим. Многое в жизни было доведено до комфортного автоматизма, и я превратилась в такого вот маленького робота, который все делает хорошо и получает физическое удовольствие.

А тут все стало возвращаться. Сперва – с катанием коляски, когда вдруг у меня не осталось дел, поклонников и даже многих друзей, а вместо этого появилась куча нудных обязанностей и время, чтобы смотреть в потолок. И что-то там видеть. Потом – уже вместе с ребенком, который замечает совсем не то, что взрослые. «Красный – это многий и сильный цвет, но от него беспокойно и ты думаешь о нем», – говорит Костя, рисуя цветы. А глядя на размытый дождем рисунок мелом, превратившийся в желтый ручей: «Этот ручей течет туда же, куда и мы! Он превратится в реку, а потом море! А здесь не течет, это пруд, смотри, какой узор, как пятна у леопарда!»