Анатолий Краснов-Левитин - Родной простор. Демократическое движение. Воспоминания.

Антитезис, как известно, означает отрицание. И действительно. Октябрьская революция отрицала буржуазное общество целиком и полностью, перечеркивала в нем все как отрицательное, так и положительное, что в нем было. В том числе и политическую свободу. Вряд ли можно будет за это судить кого-либо. К сожалению, все революции всегда впадали в крайность.

Общество, построенное Октябрем, является также антитезисом капитализма. Оно отрицает не только власть золотого тельца, но и политическую свободу. Если из отрицания частного предпринимательства выросла грандиозная промышленность, не знающая частных хозяев, что является несомненным достижением, то из отрицания политических свобод выросла сталинщина, стоившая бесчисленных жертв, задержавшая историческое развитие нашей Родины на десятилетия и отнюдь не преодоленная до сих пор.

В данное время наш народ хочет синтеза — отрицания отрицания.

Таким синтезом может быть только социалистическая демократия — строй, в котором органически сочетается социалистическая собственность на средства производства с неограниченной свободой убеждений (исключение должно быть сделано лишь для человеконенавистнических идей — расизма, фашизма, деспотизма), с уважением человеческой личности, с полным отсутствием беззакония и произвола.

В нашей стране нет сторонников капитализма — мы все сторонники социалистической демократии.

Социализм и свобода. Свобода и социализм. Вот чего мы хотим, и мы этого будем добиваться до конца своей жизни и, если нужно, за это умрем.

Когда я говорил, что мы боремся за демократию, я не случайно прибавлял: И за человечность. Ибо сталинщина — это не только произвол, но прежде всего бесчеловечность.

О том, как бесчеловечность при Сталине пронизывала всю жизнь, говорить не приходится. Достаточно обратиться хотя бы к произведениям Солженицына, Евгении Гинзбург и Дудинцева, — если у кого-нибудь ослабла память.

Но долой имперфекты, — будем говорить о настоящем. Впрочем, все-таки вспомним историю.

Когда княгиня М. Н. Волконская, собираясь ехать в ссылку за своим мужем — декабристом С. Г. Волконским, обратилась с просьбой к Николаю I, то он, как известно, ответил ей письменным разрешением. Как излагает Некрасов письмо Николая, царь, «не смея противиться чувствам высоким таким, давал он свое позволенье, но лучше б желал, чтобы с сыном своим осталась бы я…» (Некрасов очень точно воспроизводит смысл письма Николая I.)

Так было, а что мы видим теперь? Невеста Александра Гинзбурга, которая только ввиду неожиданного ареста жениха не успела зарегистрировать свой брак (заявление в ЗАГС уже было подано), 14 раз подавала заявления с просьбой разрешить ей оформить брак, и 14 раз ей было в этом отказано. Сейчас она не может получить свидание с любимым человеком. Она бьется как рыба об лед, кидается во все инстанции. Она не ставит перед собой никаких политических целей, она хочет только одного — позволения видеть раз в несколько месяцев любимого человека. Увы! Никто не ценит ее высоких чувств. Это ли не бесчеловечность? И куда же идти дальше, если приходится учиться человечности уже у Николая I — самого деспотичного из русских царей.

А вот другой факт, происшедший на днях. На этой неделе, как известно, судили математика Бурмистровича за то, что он прочел какую-то повесть Даниэля. Председательствовала член коллегии городского суда Лаврова, красивая молодая женщина. И вот во время перерыва она сказала следующую фразу: «Подсудимый, я лишу вас отдыха: вы его используете неправильно — вы все время смотрите на свою мать». Даже конвоиры опешили от этой реплики, и кто-то из них сказал в коридоре: «Верно, она не замужем, верно, у нее нет детей».

Мы привели два мелких факта. А сколько их можно привести еще: мы ведь ничего не сказали о сажании здоровых людей в сумасшедшие дома, о тяжком режиме лагерей, о выбрасывании с работы людей за их религиозные (пишущий эти строки) и политические убеждения.

И вот мы поднимаем знамя борьбы за человечность. Мы заявляем, что никто не смеет унижать, обижать, оскорблять людей за их образ мыслей. За свободу, равенство и братство между людьми мы боремся. И, если нужно — за это умрем.

Тяжело плестись в пургу одному: завывает вьюга, увязаешь в снегу, ветер валит с ног.

Но вот вдали забрезжил свет, совсем крошечная огненная точечка — свечечка в чьем-то оконце.

И легче становится на душе, и бодрее шагает путник. И дальний свет зовет и манит. И вот сейчас мы завидели свет — теплоту, благородство, доброту, — свет в оконце старого генерала и его друзей. И тепло и радостно на душе. Не погаснет этот свет.

А. Э. Левитин-Краснов

Москва, 24 мая 1969 г.

(Архив Самиздата, Собрание документов Самиздата, т. 4 А, АС № 269. — Мюнхен, «Liberty»)

Лето 1969 года осталось у меня в памяти как жаркое, беспокойное лето. За ним последовала еще более беспокойная осень — мой арест в сентябре.

В конце мая произошло событие, явившееся поворотным пунктом в истории демократического движения: сформирование Инициативной группы защиты прав человека. Значение этого события выходит далеко за пределы местного. Прежде всего, это первая в СССР с 1917 года организация — оппозиционная, но действующая открыто. И просуществовала эта организация почти десять лет, явилась важным центром для демократических оппозиционных сил, и волна, поднятая этой организацией, не улеглась и в наши дни, и ее действие еще скажется в будущем.

Далее. С этого времени демократическое движение окончательно оформилось и из литературного клуба превратилось в действенное боевое течение — течение, бросившее вызов самой могучей в мире власти. За одиннадцать лет своего существования оно знало много кризисов (тяжелый кризис оно переживает и в эти дни — лето 1980 года), эти кризисы порождались в основном давлением власти, арестами и высылками за границу главных деятелей, но подавить его все-таки не удавалось до сего времени; каждый раз оно возрождалось, как феникс из пепла.

Надо знать ту атмосферу, которая существовала в СССР всего за какие-нибудь десять-пятнадцать лет до 1969 года, чтобы понять все значение этого события. А в 1949 году две-три встречи близких друзей за чайным столом с безобидными политическими разговорами уже квалифицировались как антисоветская организация со всеми вытекающими отсюда последствиями — арестом всех участников и десятью-пятнадцатью годами лагеря.

Правда, демократическое движение началось, как я указывал выше, с юношеской организации (так называемого «СМОГа»). Но, во-первых, эта «организация» носила характер литературного кружка молодежи, а затем по своему составу эта «организация» имела столь несерьезный характер, что только в советских условиях кто-то мог обращать на этот кружок какое-либо внимание. Это была богема в советском издании — с вечными попойками и постоянной матерщиной, хотя из этой организации все же вышли потом некоторые серьезные люди.