Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

Но затем я возвращаюсь все к старой песне: хорошо было бы, если Государь при первом случае напомнил Вышнеградскому о [А. А.] Рихтере и [Е. Е.] Картавцеве в особенности. Эти два человека попортят дело Вышнеградскому. Углубленный в свою лихорадочную работу, он не имеет минуты обдумывать вопрос о новых лицах в М[инистерст]ве финансов, но наплачется он после. Если же ему Государь напомнит, он немедленно приймется за дело. А люди эти безусловно вредные.

Сегодня у [Н. И.] Шебеки беседовал с вернувшимся из деревни Саратовской губ. помещиком, директором Деп[артамен]та полиции [П. Н.] Дурново.

Он привез оттуда, из глуши Саратовской губернии, поразительно печальные сведения, а недавно вернувшийся из Пензенской губернии А. А. Татищев, увы, подтверждает эти сведения.

В обеих губерниях урожай был хороший. Хлеба и овса много. Но цены на них такие, какие не бывали никогда; никто не покупает, все продают. Все хозяева плачут и стонут, потому что результат годовой кампании – отрицательная величина; пришлось занимать деньги для уплаты рабочим, а теперь надежда получить деньги за хлеб и расплатиться с долгами исчезает. Картина всеобщего разорения там, где у помещика нет сбереженного на черный день капитала. С этим соединяется и другое печальное явление, как последствие. Цены на землю свалились разом на 50 %, с 90 и 100 рублей, на 40, 48 рублей, и то никто не покупает.

Я спрашиваю собеседников о причинах этих явлений.

Увы, причины все те же – невозможность возить хлеб при таких ценах на отдаленные рынки вследствие двух причин: отсутствия подвозных путей к железным дорогам и 2) нежелания железных дорог понижать временно тарифы для провоза хлеба.

И выходит в цифрах так: в Москве и в Петербурге куль овса 4 р. 50 – 5 р.; в Саратовской губернии 70 копеек!

Но выходит другая крупная несообразность. Дворянский банк и Взаимный поземельный банк оценивают доселе землю в Сарат[овской] губ. по 80 руб. десятина, а в Пензенской по 100 рублей, и дают в первой 40 р., а во второй 60 рублей за десятину в ссуду. Вследствие же падения цен на землю выходит, что банки выдают в ссуду столько же, сколько предлагают при покупке земли. Значит, всякому выгодно получить ссуду из банка, ничего не платить год, а затем пускай описывают и продают имение; по крайней мере, расходов на купчую крепость не имеется.

Но зато при таких условиях должны лопнуть все земельные кредитные учреждения.

Но как горю помочь?

В этом весь вопрос.

Подвозные пути! Ужасно подумать, что если бы например в эти 20 лет существования земства – те миллионы кровных русских денег, которые ухлопались так непроизводительно на одни, например, скверные школы, были за 20 лет употреблены на устройство шоссейных подвозных путей, то теперь не только не было [бы] таких страшных падений цен на землю и на хлеб, но сельское хозяйство, поставленное в правильные условия, могло бы быть выгодно; явилась [бы] возможность подвозить сельские товары, хлеб, спирт и т. д. вовремя и не зависеть от погоды и состояния дорог. Но дело в том, что одного этого условия недостаточно. Необходимо, чтобы правительство имело право требовать от железных дорог понижения тарифов временно для провоза хлебных продуктов.

Наши железные дороги слишком самодержавны.

Необходимо так сделать, чтобы они были приведены в большое подчинение правительству там, где правительству нужно урегулировать цены на хлеб в государстве и облегчать сбыт хлеба на местах производства и вывоз хлеба за границу.

Мне кажется, что пришла пора этому вопросу стать на очереди важнейших государственных вопросов.

Мне кажется тоже, что если бы инициативу по этому вопросу принял на себя Государь, было бы основание надеяться, что разработка столь важного экономического вопроса привела бы непременно к каким-нибудь результатам.

Во всяком случае, выяснился бы вопрос. Уже и то хорошо было бы.

Но как Государю взять на себя инициативу. Мне сдается, что эту инициативу всего проще было бы выразить в форме запроса или заметки.

Представлялось бы возможным выразить ее письменно так:

«Как объяснить несоответствие полное между низкими ценами на хлеб на местах производства и мало изменяющимися ценами в Петербурге и Москве?

Какие тому причины?

Исследовать, нельзя ли принять меры к удешевлению провоза хлеба в осеннее время? Не пора ли приняться повсеместно за улучшение подвозных путей».

Такие вопросы, Государем заданные на имя министров: финансов, внутренних дел и путей сообщений [731], неизбежно привели бы к каким-нибудь практическим благим результатам.

Затем в разговоре с Шебекою и с Дурново высказана была одна мысль, заслуживающая, кажется мне, внимания: мысль эта относится к устройству подвозных или шоссейных путей в России. По расчету, сделанному когда-то, если бы 2 дня в году по правильному распределению были обязательно возложены на каждого совершеннолетнего жителя в России для шоссирования своей местности – трудом, то есть работою, или в замену деньгами по оценке, то в три года все шоссейные пути были бы устроены.

Ох, неловко ведут дело, невольно хочется сказать, приглядываясь к событиям в университете.

Кое-как успокоились, слава Богу, назначили энергичного ректора в лице [М. И.] Владиславлева, хотя увы, – оставили над ним попечителем совсем непригодного генерала [И. П.] Новикова, но как бы то ни было, успокоились умы, начало университетского курса, акт [733]и т. д.

Во-первых, к чему акт? Точно без него нельзя было начать университетского курса? К чему он, когда знаешь, что почва, на которой стоишь в университете, еще не новая, а старая, и следовательно ненадежная. К чему гусей дразнить, хотелось сказать. Раз положили сделать торжественный акт, понадобились предохранительные меры; раз понадобились предохранительные меры, надо было прибегнуть к полиции; последняя должна была на время акта заарестовать всех ненадежных из бывших и настоящих старых студентов, во избежание беспорядков. Вот уж мера, которая сразу вносила фальшь в студентский мир нового года, ибо очевидно молва о том прошла между студентами и горячие головы не могла не раздражить. Проще и разумнее было бы не делать акта, а прямо молебен, и начинать лекции.

Затем Владиславлев сказал речь.

Опять, по моему крайнему разумению, бестактность. К чему речь? Для надежных студентов она не нужна, для ненадежных она бесполезна, для средних – нужны не речи, а действия…

И действительно, выбор ректора оказался очень удачным; но именно потому не нужно было с первого дня его вступления его, так сказать, израсходовывать на ненужную вещь, на речь, которая сразу подняла против него горячие молодые головы, а нужно было энергию и ум ректора употреблять в дело, то есть на ведение ректорства, на действия, на политику, а никак не на речи.