Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

У Делянова застал [М. С.] Волконского, его товарища. В разговоре про то, про се, коснулись вопроса будущего государственного земельного банка. По этому поводу кн. Волконский рассказывал, что ему на днях пришлось с одним из дельцов в Министерстве финансов по этому вопросу иметь разговор и услыхать от него характерное слово.

– Как это вы на себя берете такую трудную работу, – говорит Волконский этому финансисту, – и не приглашаете в вашу комиссию для сотрудничества никого из людей знакомых с земельным вопросом, хотя бы например некоторых членов Взаимного поземельного кредита.

– И без них как-нибудь дело сморганим , – ответил спокойно финансист чиновник.

Это « как-нибудь сморганим » выражает всю сущность чиновнических отношений к делу, к которому Государь относится с душою.

Повторяю: так бы легко было сказать министру финансов [147]: пригласите в Комиссию вашу, разрабатывающую проект Госуд[арственного] Позем[ельного] банка, приезжих членов Кахановской комиссии, по указанию министра внутр[енних] дел, и несколько представителей Взаимного поземельного кредита. Как бы дело выиграло! Я бы на месте [Д. А.] Толстого непременно испросил бы разрешения предложить сие министру финансов, пока не поздно. А потом, как финансисты-чиновники сморганят дело, тогда уже поздно будет.

Сегодня в числе гостей вечером был у меня пензенский губернатор [А. А.] Татищев. Курьезно, я не раз в Петербурге слышал в чиновничьих сферах толки про простоту и чуть ли не глупость Татищева. Почему это? А потому именно, что у него бездна здравого практического смысла и отсутствие кабинетного, мертвого, чиновничьего ума. Он олицетворение практического рассудка того губернатора, какой нужен теперь России до зарезу, губернатора русского человека и губернатора-джентельмена, барина, но не заграничного, а чисто русского.

Пермский губ[ернатор А. К.] Анастасьев умнее Татищева; оба – практически умны и оба говорят буквально одно и то же, хотя друг друга не знали, пока не познакомились здесь: дотоле не будет ни порядка, ни спокойствия, ни доверия к правительству в России, дотоле не прекратится застой во всех отраслях жизни, пока не будет приступлено к радикальному подчинению земства правительственной власти, и второе, пока судебное ведомство не будет поставлено в другие отношения к правительству. Земство и судебное ведомство в их нынешнем виде – это постоянные источники анархии и разрушения монархической власти в России. Успехи этой пропаганды страшны, и страшны именно в России. Земство быстро идет к своему банкроту, это правда, но идя к банкроту, оно просто разоряет народ поборами и вооружает его не против себя, а против правительства, так как народ земства понять не может, а все земские сборы он считает правительственными сборами. Суд же, по словам Татищева, со времени последней поездки Набокова по России и обнародования его знаменитой речи в Москве – стал просто циничен в своей дерзости к администрации и в своем пренебрежении к высшему правительству.

Выпустил сегодня первый № « Гражданина » в новом виде. Новость вида заключается в том, что журнал будет выходить два раза в неделю вместо одного. Для провинции это существенно важно в тех местностях, где почта получается два раза в неделю и где, следовательно, не нужно будет выписывающему « Гражданин » получать ежедневную газету.

Да и в Петербурге есть известный смысл издавать газету не 1 раз, а 2 раза в неделю. Вопросы нередко вспыхивают как порох; три дня спустя смотришь, вспыхнувший вопрос успел постареть и затухнуть. Все дело в том, чтобы сказать вовремя.

Подписка в Петербурге опять усилилась против прошлого года.

В провинции же статистика подписчиков по сословиям такая: больше всего: 1) духовенства, 2) дворянства. Менее всего: 1) земских управ и 2) судебного ведомства!

[А. А.] Татищев пензенский явился ко мне сегодня с замечательно меткою и тонкою мыслию. Два дня назад нас было несколько человек у меня за чашкою чая. Мы обсуждали вопрос о дворянстве или, вернее, вопрос: что всего нужнее для дворянства. Все мы единогласно пришли к мысли, что всего нужнее и одинаково нужнее: кредит для хозяйства и воспитание дворянского юношества. Для последней цели нужны в каждом городе, где есть гимназия – общежитие или пансион для дворянских детей, где бы родители могли воспитывать своих детей на дворянские средства, пансионерами. Вопрос остался открытым: откуда брать эти нужные деньги? Ясно, что с одной стороны в некоторых губерниях потребуется помощь от казны, а именно там, где дворянских сумм к тому не имеется, а в других местах эти пансионы могут быть учреждаемы дворянскими средствами.

Сегодня по этому поводу Татищев высказал мысль, простую до нельзя, но на которую никто доселе не обращал внимания. Мысль такая: вот более 20 лет, как земство в каждой губернии ассигновывает большие суммы ежегодно на народное образование.

Кто главная платежная сила в земстве?

Дворяне!

На кого идут деньги, собираемые земством на народное образование?

Только на крестьян!

Вся меткость мысли Татищева основана на вопросе: справедливо ли, чтобы земские суммы на народное образование вообще в губернии, в которых половина – дворянские деньги – шли исключитель[но] на крестьянские школы?

Не будет ли гораздо справедливее половину земской суммы, сбираемой на народное образование, и именно дворянские деньги, обратить на содержание дворянского приюта или пансиона при гимназии, а крестьянские деньги на крестьянскую школу?

Вчера был характерный обед у обер-жида [Г. О.] Гинцбурга. Гинцбург есть в России глава еврейской партии: в этом никто не сомневается. Он и очень богат, и очень умен. Но вот что грустно, его богатство все становится обширнее по мере того, как его ум изощряется в приобретении все большего влияния. Кроме того характерно и интересно, что Гинцбург действует с удивительным цинизмом и нахальством. Он не церемонится проявлять свое презрение к русским людям, когда они ему нужны. Едва назначение [А. П.] Игнатьева в Сибирь стало известным, как Гинцбург появился с визитом к нему. Причина понятна. Гинцбург приобрел множество золотых приисков в Сибири и развел там большие еврейские колонии. И вот после визитов Гинцбург зовет Игнатьева обедать. Игнатьев едет и застает Лукулловский обед [148]. В числе гостей разные генералы-тузы; en tête [149]гр. Пав[ел] Шувалов, затем Бобриков [150], [Д. Г.] Анучин; последние два оказались amis de la maison [151]; [Н. О.] Адельсон, а с другой стороны гинцбурята и главноуправляющий золотыми приисками Гинцбурга в Сибири [152]. Гинцбург угощает, но сам не ест, чтобы не поганиться с русскими. Подают шампанское, и что же? Бобриков предлагает разные тосты и между прочим такой тост: за здоровье хозяина, как благороднейшего человека, твердо и неуклонно идущего по своей дороге, доблестного труженика, доказавшего нам, что несмотря на различие в религии, он не делает различия в национальностях и т. д.