Самвел Аветисян - Между клизмой и харизмой

— Сколько фур уже отгрузил, Евин? — Ярдов, не садясь за стол, схватил мою рюмку водки и залпом осушил ее.

— По данным на вчера, 110 % от плана. — Миша привстал со стола и замер в позе суриката.

— От плана начала года или последнего?

— Последнего.

— Ясно. — Лицо Ярдова светилось благостью. — Сколько я тебе обещал премии?

— Двадцать пять тысяч долла…

— Давай так, — перебил Евина Ярдов, — сделаешь 150 %, удвою премию. А если и в августе отгрузишь столько же, получишь сотку. По рукам?

В начале сентября позвонил Евин:

— Ярдов не отвечает на мои письма. Ты не знаешь, где он сейчас?

— По-моему, в Америке. Он собирался после сделки уехать туда отдохнуть. Ты с отпуска?

— Какой там отпуск? Я вкалывал весь август. Но план сделал. Заплатит, как думаешь, премию?

— Даже не переживай! Заплатит железно. Напиши ему, напомни.

— Уже написал. Молчит.

— Письмо могло затеряться. Он всегда отвечает.

Через месяц Евин позвонил снова:

— У тебя нет другого его имейла? Он не отвечает. Я каждую неделю пишу ему.

Под Новый год Миша позвонил еще раз:

— Ярдов ответил.

— Ну, вот видишь.

— Прочитать? Письмо короткое.

— Прочти.

— Читаю: «Евин, ты тварь дрожащая. Какие тебе, на хуй, сто тысяч долларов? У тебя проблемы с головой. Срочно обратись к врачу!»

— Что это? — Ярдов маркером крест-накрест зачеркнул два абзаца текста.

— Это эпиграф. Мне кажется, с ним предисловие выглядит убедительнее. — Мне так не казалось, но я очень хотел упомянуть Джобса.

— А зачем на английском?

— Так аутентичнее, — с серьезным видом ответил я.

— Кто в это поверит, идиот? Как я мог шестьсот страниц прочесть за два дня? — Ярдов размашисто закрасил фразу, задев локтем тяжелый стакан из-под виски, который хмуро ударился о бетонный пол, но не разбился.

— Нам надо подогревать веру читателя в твои незаурядные способности. — Я отодвинул подальше от Ярдова фарфоровую чашку, из которой пил кофе.

«…Примечательно, что книга издается у нас. Именно в России с ее открытым и огромным рынком можно сегодня воплотить идеи великого бунтаря. На Западе это уже невозможно. Ненавистная глобализация и процесс поглощения компаний большими корпорациями не дает молодым талантам возможности развивать предпринимательский потенциал. Они вынуждены носить галстуки и белые рубашки, становясь „бройлерами“ тотальной системы под названием „Корпорация“, где подавляется всяческое „Я“».

— Поменяй «бройлера» на «винтика». Не все знают, что это такое.

— Окей.

«…Жить под аккомпанемент общественного протеста было чертовски приятно, — признается Брэнсон и цитирует Оскара Уайльда: Единственное, что хуже того, когда о тебе говорят плохо, это когда о тебе не говорят вовсе…»

— А какие договоренности у нас с издательством? Мы имеем что-то с продаж?

— Мм-м, — замялся я, — пока идут переговоры.

Честно говоря, с издательством Стокгольмской школы экономики, а точнее с ее редактором Маргаритой Адаевой-Датской, у меня была лишь договоренность на словах, что за возможность написать предисловие за подписью Ярдова мы платим издательству «смешную сумму».

— Согласись, дорогой, для того, чтобы имя Ярдова стояло рядом с именем самого Брэнсона, десять тысяч долларов — смешная сумма, — убедила меня Маргарита наполовину, поэтому мы сошлись на пяти тысячах.

«…До прочтения этой книги я не знал биографии Брэнсона в деталях, но был шокирован схожестью наших взглядов, идей и мироощущений. Я тоже имел сеть магазинов музыки, звукозаписывающую компанию. Я открыл Шнурова и „Ленинград“. Чем это не Sex Pistols? Такая же изнурительная борьба была у меня с кредиторами, банками и прочими паразитами. Обладая редким сочетанием деловой хватки и свободного полета мечты, Брэнсон легко и непринужденно доказывает нам, что the sky is the limit [90] Небо — это предел ( англ .). . Читайте „Библию бунтаря“ и зажигайте! Пока есть такие люди, нескучно жить…»

— Замени «нескучно жить» на «мир будет меняться к лучшему».

— Хорошо. — Правок оказалось меньше, чем я предполагал.

— А что с моей биографией? — Ярдов хитро прищурился. — Когда напишешь?

— Лучше, чтоб ее написал кто-то другой, извне. Журналист или вот Максим Котин, к примеру. Он про Чичваркина целую поэму сочинил, как стать успешным, оставаясь распиздяем. Если напишу я, это будет история про меня любимого в обрамлении твоей биографии. У всех мемуаров, как правило, один и тот же грешок: скромнейший автор воспоминаний в сиятельных лучах гения.

— Ты пиши нескромно, а гений поправит. Что надумал?

— Насчет биографии?

— Насчет чем будешь заниматься дальше?

— Тебе лучше знать. Я человек твоей команды. Позовешь в новый проект — приду не раздумывая.

— Продажа завода вымотала меня. Поеду в Америку, отдохну год, а там посмотрим. Может, займусь созданием банка.

— Я бы тоже отдохнул, ну и за биографию твою взялся бы.

— Возьмись за рестораны! Надо готовить их к продаже.

— Там нечего делать. Если только дизайн бокалов разработать новый или меню в стихах переписать. Ты же первым попрекнешь меня высокой зарпла…

Тут у Ярдова зазвонил телефон. Он жестом руки показал, что разговор окончен.

Спустя неделю он уехал в Америку, и вопрос, чем мне заняться, подвис. Я по-прежнему ходил на работу, пил кофе по утрам, читал «Ведомости» с «Коммерсантом», болтал с коллегами, звонил по привычке в рекламные агентства. То есть ровным счетом ничего не делал. Так продолжалось несколько дней. Потом я и вовсе перестал появляться на работе. Какая разница, где меня застанет звонок Ярдова?

Ранним сентябрьским утром позвонили из бухгалтерии:

— Вы еще работаете? Вам начислять зарплату?

— Да нет. Я ж ничего не делаю.

— Тогда нам нужно заявление от вас по собственному желанию. Мы не можем не платить без соответствующего заявления.