Поль Дюран-Рюэль - Воспоминания торговцев картинами

Некоторые любители из Лондона и Глазго, в том числе господа Мюриэтта, Форбс, Йонидес, Мьевиль, Луис Хаттс и другие, сделались моими клиентами и сразу же кое-что приобрели по ценам, тогда для меня вполне приемлемым, а сегодня совершенно невероятным.

Большую помощь оказал мне в то время художник Легро, уже много лет живший в Лондоне.

Я намеревался вызвать в Лондон жену и детей, как только там устроюсь. Я снял для нас небольшой домик с садом в Бромптен-Кресенте, рядом с Южнокенсингтонским музеем, и жена моя приехала туда с четырьмя старшими детьми, оставив маленькую Жанну с кормилицей у своих родителей в Периге. Поездка оказалась нелегкой, ввиду того что прямое железнодорожное сообщение было в нескольких местах перерезано, но все кончилось благополучно, и, встретив свое маленькое семейство на вокзале, я с радостью убедился, что мои близкие совершенно здоровы. Мы прожили в нашем маленьком домике вплоть до сентября и в общем очень счастливо, если вспомнить, какая жизнь ожидала бы нас в Париже, останься мы там на время осады и Коммуны.

Я привез с собой такое количество выдающихся произведений лучших наших художников, что сумел организовать ряд выставок, которые запомнились всем людям со вкусом, жившим тогда в Лондоне, и в значительной степени содействовали ознакомлению англичан с талантом наших великих живописцев. Доход, полученный мною от этих операций, позволил мне покрыть все расходы, содержать семью, а также нескольких французских художников, бежавших, как и я, в Лондон, и посылать деньги Милле, поселившемуся в Шербуре, Ж. Дюпре, жившему в Кайе, Фромантену, жившему в ЛаРошели, Диазу, Бонвену и ван Марке, находившимся в Брюсселе. Со своей стороны, многие из них отправили мне в Лондон определенное число картин. Милле, например, который, не будь меня, остался бы без средств к существованию, присылал мне много картин; он сумел написать их в Шербуре и просил за них до смешного мало, прибавляя, что я могу снизить даже эти цены, если нахожу их слишком высокими. К его великому удивлению, я, наоборот, заплатил ему больше, чем он просил.

Брам, поселившийся в Брюсселе, неоднократно привозил мне картины, которые покупал у Диаза, Дюпре и других художников, и деньги, полученные им от меня в это печальное время, позволили ему содержать семью и не прекращать дел.

Ввиду того что Париж находился в осаде, Брюссель стал весьма важным деловым центром. Там нашли себе приют многие французские художники и любители, туда понаехали иностранные коллекционеры и торговцы, выгодно скупившие все, что можно было купить. Я сам несколько раз ездил туда из Лондона и наконец, ввиду неясности политической обстановки и кризиса во Франции, который грозил затянуться надолго, решил открыть там, на площади Мучеников, галерею, уступленную мне хорошим моим знакомым фотографом Гемаром. Заведовать ею я поручил одному мелкому коллекционеру из Бордо, человеку редкой честности, который недавно разорился и искал заработка. Я немедленно выслал ему из Парижа и Лондона несколько картин, и в течение трех-четырех лет мы устроили с ним в Брюсселе ряд примечательных выставок. Как и наши лондонские выставки, они содействовали ознакомлению иностранцев, понаехавших в столицу Бельгии, со всеми великими французскими художниками.

Брюссель давно уже был отличным рынком сбыта произведений французского искусства, и в нем существовали очень крупные собрания, как, например, коллекции королевского министра господина ван Прета, биржевого маклера господина Краббе, директора монетного двора господина Аллара, с коими я с давних пор поддерживал деловые связи, а также многих других любителей.

В начале 1871 года я познакомился в своей лондонской галерее с Моне, чьи картины привлекли мое внимание в последних Салонах, хотя самого художника, почти никогда не бывавшего в Париже, мне так и не довелось встретить. Моне привел ко мне Добиньи, высоко ценя его талант. Я немедленно купил у Моне все картины, написанные им в Лондоне. Он, в свою очередь, познакомил меня с Писсарро, также находившимся в Лондоне и написавшим там много очень интересных картин. Моне я заплатил за картины по 300 франков, Писсарро – по 200. Такую же цену я давал им еще много лет. Другой на моем месте был бы менее великодушен: когда я бывал не в состоянии покупать, эти художники вынуждены были отдавать свои вещи за 50–100 франков, а то и дешевле.

Вскоре я начал экспонировать на своих выставках по нескольку полотен этих художников и даже продал некоторые из них, хотя и с трудом.

Первого июня 1871 года в Кенсингтоне, в зданиях, специально построенных для этой цели, и в частности в Альберт-холле, открывалась Международная выставка изящных искусств. Господин Дю Соммерар, генеральный комиссар Франции, находился в большом затруднении: ни правительство, ни художники не смогли ничего прислать ему из Парижа, и наша страна рисковала быть очень плохо представленной. Он обратился ко мне, и я одолжил ему многие из тех прекрасных картин, которые привез с собой перед началом осады. Благодаря этому французский отдел оказался весьма примечательным и имел шумный успех у публики. Я продал на этой выставке ряд картин наших великих художников, в том числе великолепную «Охоту на львов» Делакруа, которая мне досталась от Фора.

Поскольку из-за войны и Коммуны Париж был отрезан от внешнего мира и всякая деловая жизнь в нем замерла, иностранные торговцы и многие любители вообразили, будто там царит полная подавленность и, следовательно, картины и прочие предметы искусства утратили всякую ценность. Поэтому они с нетерпением ожидали открытия парижских застав, чтобы помчаться туда и за гроши скупить все, что им захочется. Они сильно просчитались. Связи, завязанные в Англии и Бельгии поселившимися там нашими художниками, равно как успех наших выставок в Лондоне и Брюсселе, весьма способствовали привлечению внимания к творчеству нашей прекрасной французской школы и созданию за границей целой новой группы любителей.

Отдавая себе отчет в сложившемся положении, я, как только связь с Парижем восстановилась, поспешил телеграфировать или написать всем своим деловым знакомым об оживлении спроса за границей, рекомендуя отнюдь не снижать цены, так как покупатели, несомненно, появятся.

Вместо подавленности, которую иностранцы ожидали встретить в Париже, они повсюду столкнулись с хорошо осведомленными людьми, отнюдь не склонными снижать цены, а, напротив, даже повышавшими их. Тогда неожиданно началось всеобщее повышение цен, и дела заметно оживились, чему немало способствовал и я, произведя большие закупки.

Вечером 17 марта, решив, что теперь в Париже опять спокойно, я выехал туда, чтобы лично посмотреть, в каком состоянии мое предприятие. Галерея, которую я оставил на попечение одного из своих служащих, была превращена в лазарет, и в ней царил полный хаос. Но еще больше потрясло меня то, что утром в день моего приезда на Монмартре были убиты два генерала и провозглашена Коммуна. Делать мне в Париже, таким образом, было нечего, и я немедленно вернулся в Лондон; поездки мои в Париж возобновились лишь после падения Коммуны, но появлялся я там всегда на короткий срок, поскольку меня ждали в Англии семья и важные дела. Окончательно мы возвратились на родину лишь в сентябре, вверив наш дом и галерею на Нью-Бонд-стрит попечениям одного из моих служащих. Вскоре в Париж из Периге привезли и мою дорогую крошку Жанну.