Поль Дюран-Рюэль - Воспоминания торговцев картинами

Я могу назвать еще один замечательный подготовительный этюд к «Максимилиану» с персонажами в натуральную величину, находящийся ныне в бостонском музее; он тоже долгое время пролежал в свернутом виде в углу чулана у мадам Мане. Если полотну удалось избежать расчленения, то, несомненно, по той причине, что изображенные на нем персонажи казались чересчур «непроработанными», чтобы можно было думать о сбыте фрагментов.

Глядя на этого «Максимилиана», Ренуар сказал мне:

– Это чистый Гойя, и, однако, здесь Мане как никогда является самим собой!

Кроме того, к полотнам, которые произвели на меня большое впечатление у вдовы художника, я причислил бы набросок портрета знаменитого певца Фора, может быть еще более выразительный, чем окончательный вариант картины. Вспоминается также этюд Клода Моне, на котором изображен Мане, рисующий у себя в саду. Я хотел приобрести этот холст, но мадам Мане сказала, что он не продается. Через некоторое время я не увидел картины на привычном месте. Мадам Мане поймала мой взгляд и пояснила:

– Я нуждалась в деньгах. Ко мне зашел один немец. Картина ему понравилась. Вы понимаете, почему я отказалась продать ее вам: мне не хотелось, чтобы мсье Клод Моне увидел свое произведение в витрине у торговца. А поскольку в этом случае картина отправлялась за границу…

Еще не настало то время, когда проданное в Париже полотно сбывалось в Берлине, затем перепродавалось в Нью-Йорке и возвращалось в Париж, причем в какие-то считаные недели.

Да, я чуть было не забыл одну из самых значительных работ Мане, которая долго висела у его вдовы: называется она «Старый музыкант». Мадам Мане просила за нее пять тысяч франков и никак не могла найти покупателя. Жена члена генерального совета департамента Сена остановила свой выбор на двух детях, изображенных в центре картины. Она неоднократно предлагала госпоже Мане продать этот фрагмент, но та отказывалась, хотя и недостаточно энергично, как казалось покупательнице, ибо попытки возобновлялись.

Однажды эта дама сказала в моем присутствии:

– Моя дорогая мадам Мане, до сих пор я предлагала вам полторы тысячи франков, но я дойду и до двух… Ну же, будьте благоразумны! Вы просите пять тысяч франков за все, а я вам оставляю по меньшей мере три четверти картины!

И, приняв молчание госпожи Мане за согласие, она схватила лежавшие на столе большие ножницы. Увидев нацеленное на холст острие ножниц, госпожа Мане настолько проворно, насколько ей позволяла ее комплекция, вскочила с места и воскликнула:

– Нет, нет! Мне кажется, что вы собираетесь убить моего мужа!..

Как я познакомился с живописью Сезанна? Впервые я увидел картину этого художника (на ней был изображен берег реки) на улице Клозель, в витрине магазина мелкого торговца красками папаши Танги. Меня словно ударили в живот. У меня перехватило дыхание.

Одновременно со мной перед холстом остановились еще два человека: почтенный буржуа и его супруга.

– Разве можно так коверкать природу? – вопрошал человек в котелке. – Эти деревья того и гляди упадут! А этот качающийся дом и эта вода! Вода это или свинец? Про небо я и не говорю… Если бы природа была такой, то у людей навсегда пропало бы желание ездить за город.

В этот момент появился рабочий с мешком инструментов за спиной.

– Ах, вот местечко, где я бы с удовольствием порыбачил в воскресенье! – воскликнул он, взглянув на картину.

Буржуа с презрительным видом удалился.

Я же пожалел о том, что моих скромных сбережений бедного студента не хватает для покупки этого холста. Я подумал: «Как замечательно быть торговцем картинами! И проводить жизнь среди таких шедевров!»

Неудивительно, что, когда я всерьез занялся этой профессией, первым делом мне захотелось устроить выставку работ Сезанна. Но для этого надо было познакомиться с художником. Задача была тем более непростой, что Сезанн никому не давал своего адреса. Мне сказали, что я, возможно, отыщу его в окрестностях Фонтенбло. Сколько безуспешных прогулок я совершил там, заглядывая во все кабачки, особенно часто посещаемые художниками, пока мне не пришло в голову попытаться что-то разузнать у городских торговцев красками.

Я опросил троих из них. Но в ответ неизменно слышал одно: «Господин Сезанн? Такого не знаю». Четвертый, и последний, торговец, к которому я обратился, произнес:

– Этот ваш господин Сезанн? Погодите… Я вам сейчас объясню.

И он сообщил его адрес. Я бросился туда. Увы, в этом доме я узнал, что Сезанн недавно переехал на другую квартиру не оставив, однако, нового адреса.

Видя мое огорчение, жилец сказал:

– Кажется, я могу вам помочь; я слышал, как господин Сезанн назвал улицу одному из грузчиков. Это в Париже, в ее названии объединены животное и какой-то святой.

Получив эту неопределенную, но очень ценную информацию, я вернулся в Париж. Через несколько часов, сидя в небольшом кафе, я принялся листать справочник столичных улиц. Я не обнаружил ни одной улицы, носящей имя животного и одновременно какого-нибудь святого. Но вдруг прочел: рю де Льон. Итак, название животного было налицо [42] Rue des Lions – улица Львов. – Примеч. перев. . В том же квартале, насколько я знал, находилась рю де Жарден, которая полностью называлась так: рю де Жарден-Сен-Поль (в честь одноименной церкви). Это навело меня на мысль о том, что рю де Льон тоже могла иметь полное название – рю де Льон-Сен-Поль. Решив звонить подряд во все двери, я начал с дома номер 2 и был приятно удивлен, когда услышал от консьержки:

– Господин Сезанн? Он проживает здесь. Его самого нет сейчас дома, но сын у себя.

Молодой человек принял меня на редкость любезно.

– Я попытаюсь уговорить отца доверить вам некоторые из своих полотен для вашей выставки, – сказал он мне, когда я изложил причины визита.

Вскоре после этого я получил около ста пятидесяти различных произведений художника. Холсты были свернуты в рулоны. Тогда моих скромных средств хватило как раз для того, чтобы показать их публике натянутыми на багет, приобретенный по цене два су за один метр.

Несколько штрихов дадут вам представление о том, насколько далеки были в то время люди от понимания ценности живописи мастера из Экса.

Прежде всего упомяну о возмущении художников; в отличие от обыкновенных зевак, они не ограничились негодованием, а, предположив наличие покупателей у этой живописи, сочли, что не только ущемлены их интересы, но что задето также их достоинство. Хочу напомнить и об оценке одного художественного критика из «Журналь дез артист», который возмущался «кошмарным зрелищем живописных уродств, превосходящих официально дозволенную сегодня меру чепухи».

В оправдание коллекционеров и критиков я должен сказать, что примерно так же рассуждали художники, и притом самые значительные.