Валентин Пикуль - Честь имею (Интервью)

На днях я собирался позвонить Валентину Саввичу Пикулю, обрадовать последними издательскими и журнальными новостями, но этому не суждено было состояться. Валентина Саввича не стало…

В последний раз мы встречались весной прошлого года. Вместе тогда отбирали письма из обширнейшей читательской почты Пикуля для сборника «Слово исповеди и надежды. Письма русским писателям» (он выходит в издательстве «Молодая гвардия»). В ту встречу мы много беседовали о его творчестве, о взглядах на русскую историю, о проблемах современности, собираясь подготовить большое интервью. Особое место в разговоре заняла тема воинского долга, может, потому, что сам писатель — потомственный военный, может, потому, что она в его творчестве — среди важнейших…

— Насколько сильной, на ваш взгляд, была в прошлом у России оборонная идея?

— Мне кажется, она была слабой по той причине, что русский человек жил, полностью уверенный в несокрушимости своего государства. И Крымская кампания явилась, по-моему, большой для нас неожиданностью. Может, только после Крымской кампании, прусско-датской войны 1864 года, прусско-австрийской кампании 1866 года, германо-французской войны 1870–1871 годов, когда под боком России выросло мощное военное образование, идеи оборонной доктрины обрели в нашей стране свое значение. Но здесь надо сказать о том, что доктрина эта была шаткой. Мы не обратили внимания на милитаризацию Японии, после чего проиграли кампанию 1904–1905 годов.

Если же говорить о совсем недавнем времени, я с детских лет запомнил только одно: враг не ждет, враг нападает, будьте бдительны. Увы, это никак нам не помогло. У нас чуть ли не до самого последнего времени пропагандировалось наступательное мышление. Чем это обернулось, вы сами знаете — отступлением в сорок первом году до самой Москвы.

— В вашем романе «Крейсера» есть такая сцена: начинается русско-японская война, надо воевать, как вдруг младший штурман Щепотьев пускается в пацифистские рассуждения. Собравшиеся в кают-компании офицеры, естественно, возмущены. Но, на мой взгляд, большинство их возражений свелось к эмоциям. Мне тоже отвратителен поступок Щепотьева. Но я не могу принять такой аргумент его оппонента: «…мы носим мундиры не для того, чтобы болтать о философской природе войны». По-моему, это печально, что многим нашим офицерам недостает интереса к военной философии. А как вы считаете?

— Я на стороне кают-компании. Что было бы в 41-м году, если бы мы стали рассуждать о природе войны и гуманизма? Об этом надо говорить до войны. А когда гонг прозвучал — выбора нет.

Конечно, печально, что многие офицеры за последние десятилетия утратили интерес к военной философии. Мне, например, представляется, что философия войны лучше всего выражена у Франца Меринга. Я всегда с большим удовольствием читаю этого писателя марксистского толка, нежели Клаузевица. Как мыслитель мне нравится Фридрих Великий. Но в нашей военной среде труды названных мною авторов малоизвестны. И это неудивительно. Почти все они до недавнего времени хранились в закрытых фондах.

— Как вы объясняете сегодняшний расцвет пацифизма?

— Длительным застоем в развитии политической и экономической мысли страны, который сказался и на нашем вторжении в Афганистан, и на росте неуставных взаимоотношений в армии, и на серьезных просчетах в обеспечении защиты государства, — вспомните, например, разгильдяйство войск ПВО, прозевавших в нашем небе самолет Руста. Но, повторяю, это не значит, что во всем виновата только армия. Армия — часть государственного организма, и она была подвержена в эпоху застоя тем же болезням, что и все наше общество в целом.

— Думаю, здесь нелишне вспомнить ваш последний роман «Честь имею», посвященный судьбе офицера российского генштаба. Эта книга напоминает, что подобные ситуации, связанные с нападками на армию, уже случались в истории. В частности, пацифистские настроения были очень сильны в обществе после нашего поражения в русско-японской войне 1904–1905 годов. Размышляя о причинах резко негативного отношения к армии, ваш герой тогда пришел к мучительным сомнениям: «Не стала ли русская армия зеркалом того упадка, морального и политического, который разъедает нынешнюю Россию?»

— Но вы согласны с тем, что в своих размышлениях мой герой оказался прав?

— Да. И коль речь зашла об этом романе, хотелось бы узнать, что вкладываете вы в понятие офицерской чести. Не кажется ли вам, что сегодня оно во многом размыто?

— Недаром же я назвал эту книгу «Честь имею», желая показать офицера старой русской армии, который сознательно делал карьеру, опираясь при этом на свои знания, волю, характер и благородство.

Боюсь, что сейчас офицерская честь существует в основном на словах. Многие сегодняшние офицеры, как мне кажется, не имеют той чести, которая была раньше. Хочу здесь напомнить слова главного героя моего романа, ставшего офицером разведки российского генштаба: «Если чиновник служит ради жалованья, военный человек служит ради чести, и плох тот офицер, который не желает стать генералом».

А теперь офицеры служат ради чего? Далеко не у всех есть высокая цель. Значительная часть военных сегодня не имеет никаких практических навыков, кроме зычного голоса. Раньше на офицера смотрели как на величину. Он прекрасно знал классическую литературу, несколько иностранных языков, умел музицировать, бывал почти на всех театральных премьерах. А сегодня офицеру некогда даже почитать. Это ненормальное положение, которое срочно надо выправлять.

— Как, на ваш взгляд, армия отстаивает перед пацифистами свое достоинство и свои традиции?

— Не самым лучшим образом. Чаще преобладают эмоции, нежели серьезные аргументы. Защитникам оборонного мышления зачастую не хватает основательных знаний по военной философии и психологии. Я уже не говорю о том, что у нас, за небольшим исключением, нет популярных произведений о современной армии.

К сожалению, сейчас позабыты многие традиции нашей армии. В прошлом практически каждый офицер стремился к познанию своих корней. Многие вели летопись своего рода.

— Знаю, что вы были в числе тех, кто с самого первого дня неодобрительно отнесся к нашему вводу войск в Афганистан. Почему?

— Я много занимался XVIII веком. А это был век непрерывных войн с турками. Естественно, мне приходилось описывать турецкую армию и изучать мусульманскую религию. Так у меня выработался профессиональный интерес не только к вчерашним, но и сегодняшним делам Востока. Я читаю все сообщения о том, что происходило и происходит в Иране, Ираке, Афганистане.