Задорнов Михаил. Аплодируем стоя

Вы знаете, обмануть огромное количество людей очень трудно. На какой - то короткий отрезок времени можно. И у Миши была такая опасность, скажем, появиться и через какое - то время перестать быть интересным. Он проскочил все эти рифы, это значит, у него большой запас был внутренний. Не надо забывать, что, скажем, семья, в которой рос Задорнов, образование, которое он получил, юность его, становление – это всё происходило на дрожжах довольно мощной советской литературы, как бы ты к ней ни относился. И культуры, потому что средний уровень культуры в советское время был, с моей точки зрения, бесконечно далёк от того, что сегодня называется средним уровнем. Ну, такова была жизнь. Понимаете, вот это придуманное понятие «инженерно - технические работники», инженерно - техническая интеллигенция, которая теперь вообще перестала существовать, она, кстати говоря, составляла огромную часть зрителей Задорнова. Да и не только Задорнова. Постепенно это стало всё вымываться. Этот класс стал истончаться и в конце концов почти исчез. Лотман Юрий Михалыч покойный, замечательный, сказал, что, вообще, творчество или культура, тут я могу запамятовать, начинается с запретов. Речь идёт о запретах внутренних, о своих личных табу, о том, что можно и чего нельзя. И когда исчезла внешняя цензура, то это предполагало перенесение этих цензоров внутрь самого человека. Вот у Миши этот цензор был до последнего мгновения. Он знал, что есть вещи, которые не попадают вот в этот коридор, нельзя этого делать. Да у него такое и не могло быть, потому что ему в голову бы не пришло это предлагать зрителю. Потому что успех зрительский – это, конечно, вещь обязательная, и зависимость эта очень сильная. Но мне кажется всё - таки, если зрительский успех окончательно подавляет того, кто обслуживает этот успех, то это кончается плачевно для обслуживающего.

А у Задорнова не было зависимости. Нет. Нет. И нет. Что - то могло быть более удачно, что - то менее удачно, но всё равно, был всегда этот стержень и планка своя, которая не опускалась. Дальше это вопрос уже вдохновения, что - то получалось, что - то получалось лучше. Ещё одна вещь: мы были счастливыми в том смысле, что у нас были иллюзии, что мы что - то можем изменить. И от того, что мы по этому поводу скажем и как мы это сформулируем, будет зависеть улучшение обстановки, ситуации, жизни. Понимаете, это, конечно, наивное представление, заблуждение, но без этого заблуждения очень трудно было работать. Мы все были в этом заблуждении, и это давало силы.

Улучшили ли мы что - то? Ну, если бы, если бы это улучшало, то человечество было бы идеальным. Ни Задорнов, ни все остальные не являются первопроходцами. Чело вечество давно борется за своё улучшение, и, как вы видите, что - то не очень получается. Потому что меньше всего изменился сам человек. Всё остальное действительно поменялось, благодаря рукам и мозгам этих же людей. А сами люди – не очень.

С чем у меня ассоциируется Михаил Задорнов? Сейчас такой образ возник, вот в лесу стоит дерево. Оно без зелени, без кроны. И даже ствол разрушен. Но оно такое мощное стоит. Видно, что за ним никто не ухаживает. Сколько оно простоит веков ещё – сказать трудно. Сценическая жизнь и сценический успех – вещи очень короткие. Память человеческая – потребительская память, зрительская, ничего тут обидного нет, тоже очень короткая. Надо менять, надо всё время чем - то этот аппетит гасить свой. Миша занял своё место в этом лесу. И даже если никогда зелень на этом дереве больше не появится, то само дерево или фрагмент этого дерева, очень мощного, останется очень - очень надолго.

Геннадий Хазанов

Руководитель московского Театра эстрады, артист

Таких уже не будет…

Мы были знакомы без малого 30 лет…

Первая наша с ним встреча произошла в начале 1990 - х. Рига. Мы с Кларой Новиковой приехали на гастроли. Я тогда был ещё молодым, робким автором, про которого знали три с половиной артиста. Перед началом концерта к нам подходит Задорнов. Уже звезда, у же блистательный говорун, который «укладывает» наповал тысячные залы. Знакомимся. Задорнов спрашивает:

– Алексей, если мы сядем в кулисах (он был с очень красивой дамой), это тебе не помешает?

Когда мы прощались, мы вдруг обнялись. Он был не по - писательски развит физически, весь скручен из мышц, жил и сухожилий. Всегда, когда мы встречались и приобним ались, у меня было ощущение невероятной тренированности и подтянутости этого человека. За долгие годы было много встреч: в кулисах, в офисе, у Евгения Петросяна, за столом. Задорнов был человеком фонтанирующим, он создавал веселье своим умением «крутить», «препарировать» ситуацию моментально. Радовался, когда это получалось у него, и был искренне счастлив, когда «выдавали нагора» другие.

Я всегда буду благодарен Задорнову за телефонные звонки. Очень короткие, очень ценные:

Или:

– Задорнов! Это ты написал Степаненко про?..

– Я!!!

– Класс!!! Я бы не додумался!

– Михаил Николаевич, додумался бы!!

– Согласен! Я бы додумался. Но только я. И не сразу. Ты – молодец!!

Он был не по - писательски развит физически, весь скручен из мышц, жил и сухожилий. Всегда, когда мы встречались и приобнимались, у меня было ощущение невероятной тренированности и подтянутости этого человека

Авторы редко хвалят друг друга. Так что эти звонки запомнились.

В общении с ним для меня самым ценным был «теннис», когда мы обменивались репликами, фразами, намёками, загораясь друг от друга, накручивая и пришпоривая мозги. Я как - то написал в «Литературке» пародию на его «жонглирование словами» и поиск в них древних символов и звучаний. Он долго хохотал в трубку. Последняя наша встреча была в концертном зале «Меридиан». Это уже был ДРУГОЙ Задорнов. Одутловатый. Вымученный. С грустной улыбкой. – Алексей! Мой организм уже одурел от лекарств. Он не знает, что делать! Мы обнялись. Как оказалось, в последний раз…

С этого концерта его увезли в клинику.

Запись его последнего концерта часто повторяют, там сквозь начавшуюся мутную боль проглядывает усталая улыбка невероятно талантливог о человека. Старики про таких говорят:

– Поторопился. Ему ещё жить и жить!

Писать и писать.

Есть люди, уход которых мы сможем оценить нескоро. И никогда не сможем понять до конца, кого и что мы потеряли.

Я приведу имена совершенно разных людей, уход которых лично меня потряс. Евгений Леонов, Майя Плисецкая, директор моей школы Иван Михайлович Галкин, Михаил Задорнов, Дмитрий Хворостовский.

С их уходом чуть уменьшился остров, на котором мы с вами живём.