Чулпан Хаматова - Время колоть лед

Вдруг говорит: “Странно, когда я услышала, что Серёжа умер, у меня почему-то возникло единственное желание – позвонить Юре Шевчуку. Почему? Непонятно… Они не были даже знакомы друг с другом… Ну что я ему скажу? Скажу, что мне плохо, что я скучаю и почему, пока мы живы, мы так редко общаемся? Скажу, что очень боюсь опоздать, боюсь не успеть проговорить, прошептать, прокричать слова любви, преданности и дружбы. Какая глупость, думала я, Юра жив! И, я надеюсь, будет жить долго. Но позвонить мне нужно было обязательно. Только я никак не могла разобраться, для чего мне так необходим этот звонок. Я просто держала телефон в трясущихся руках, тупо уставившись в пустой экран. Долго. Просто смотрела. И просто держала. Первым из оцепенения вышел телефон. Он вдруг истошно заорал, показывая на экране имя звонившего: Юра Шевчук. «Привет, старуха, хочешь, я тебе свои новые стихи почитаю?» Ответить я не смогла. Разрыдалась оттого, что так не бывает, и оттого, что так хорошо, что он есть на свете”.

Чулпан рассказала мне эту историю на следующий день после того, как Серёжа Кушнерёв умер. Рассказала, а потом добавила: “Я всё время думаю, как нас мало вообще-то: тех, кто может просто почувствовать, что надо позвонить. Мы должны беречь друг друга. Мы должны друг друга такими запомнить”. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА

Этот разговор записан осенью 2016 года, за полгода до смерти Сергея Кушнерёва.

ХАМАТОВА:Не могу это доформулировать до конца, но я постоянно ловлю себя на том, что мне невероятно повезло: я окружена людьми, сделанными из очень тонкого, чувствительного материала. Трудно объяснить, с чем конкретно это связано. Первое, случайное, что приходит в голову, – мы родом из девяностых. Хотя, конечно, это неполное объяснение. Но на данный момент оно самое точное и ёмкое. Что я имею в виду, когда описываю временем целое поколение? Ну, наверное, что человек, который “родом из девяностых”, ощущает себя внутренне свободным и внешне это видно. Он уверен, что от него многое зависит и ему многое по плечу; он еще не расчеловечился, он раним и чувствителен к чужой боли. Ты улыбаешься? Почему? Таких людей немного. Это нам с тобой кажется, что все такие. Потому что нам очень повезло с теми, кто рядом. Эти девяностые тоже достались нам в подарок, спасибо Михаилу Сергеевичу Горбачёву, моему любимому и теперь уже практически родному человеку. А тогда, в конце моих школьных лет, человеку, практически перевернувшему нашу жизнь. Открывшему окно в квартире, где уже слышался запах тлена. Вот он в тысяча девятьсот восемьдесят пятом его открыл. И начались девяностые.

ГОРДЕЕВА:Принято считать, что девяностые – это фильм “Брат”. Я его не люблю. Притом, что страшно люблю другие фильмы Балабанова. Когда ты сейчас сказала “открыть окно в квартире, где слышен запах тлена”, я вспомнила, разумеется, “Груз 200”, великий фильм, мощнейшее высказывание о том, почему окно необходимо было открыть, и о том, как мы были не готовы к тому, чтобы открыть, и чем вообще всё это обернется (так ведь и обернулось же!). Фильм вышел не в девяностые – в середине двухтысячных. Но он про время, когда был шанс стать свободными, но еще никто не понимал, какую за это придется заплатить цену.

ХАМАТОВА:Но Бодров – это совершенно точно лицо девяностых.

ГОРДЕЕВА:А кто спорит? Я просто говорю о том, что “Брат” – это только часть девяностых. А другая, более ценная для меня, более личная и более человеческая часть – это, конечно, “Взгляд”, который возродил Сергей Кушнерёв и куда он позвал Сергея Бодрова ведущим после фильма “Кавказский пленник”. Тогда началась великая дружба Кушнерёва и Бодрова, в этот момент Бодров стал лицом наших девяностых, нашей новой искренности, новой человечности, нашей готовности быть, любить, помогать и плакать вместе. Словом, становиться полноценными участниками своей жизни, а не тупыми исполнителями, которые согласно голосуют в отведенные регламентом часы.

Но я это всё наблюдала, сидя перед телевизором – вначале и заваривая чай тремя этажами ниже в Останкино – потом. А ты была в гуще всех событий. Ты же именно в это время знакомишься и с Кушнерёвым, и с Бодровым!

ХАМАТОВА:Они появились в моей жизни одновременно. Тысяча девятьсот девяносто шестой год. Я – студентка четвертого курса, мы выпускаем спектакль “Дневник Анны Франк”. А Серёжа Бодров – звезда. “Кавказский пленник” и “Брат” уже вышли, Бодров ведет “Взгляд”, и они взапой дружат с Кушнерёвым, бесконечно придумывая новые форматы, новые программы, новые акции во “Взгляде”.

ГОРДЕЕВА:Я застывала перед телевизором в счастливом оцепенении, когда они затеяли во “Взгляде” акцию “Всероссийский Дед Мороз”: Бодров читал в эфире письма, а потом, одевшись Дедом Морозом, выполнял желания людей. Самых несчастных и уже ни на что не надеющихся. Один из сюжетов я до сих пор часто пересматриваю: мальчик написал, что у него есть старший брат, который мечтает играть на трубе в оркестре, но трубы нет, денег на нее нет, и отца у них тоже нет. И Бодров поехал в этот маленький городок, выстроил под окнами дома, где жили пацаны, оркестр. Оркестр играл, парень обалдело смотрел в окно. Ему подарили трубу и приняли в оркестр. Это были какие-то, знаешь, обучающие сюжеты о том, как стать человеком. Я, разумеется, видела только Бодрова, который был в кадре. Я тогда и не знала, что Кушнерёв имеет к этому отношение. Но я уже работала в “Телекомпании ВИД” администратором и слышала эту фамилию в коридорах: Сергей Кушнерёв был художественным руководителем “Взгляда” и главным редактором “Телекомпании ВИД”. Его фамилию люди произносили, выпрямив спину, о его работоспособности и гениальности ходили легенды. Я однажды ехала с ним в лифте. И влюбилась. Но мне с ним познакомиться случая тогда не выпало. Придется ждать много лет, встретить тебя, а ты потом “встретишь” нас с Кушнерёвым.

ХАМАТОВА:Это была фантастическая удача: неожиданная, нежданная и счастливая. К тому времени у меня за плечами только одна картина – “Время танцора”. Но можно сказать, что меня как актрису пока мало кто знает. Меня вызывает Алексей Владимирович Бородин, который обычно с большим скрипом отпускает студентов на съемки, считает это вредным и пошлым. А уж тем более, если, не дай бог, для телевидения. И вот Бородин вызывает меня в кабинет: “Тебя приглашают в программу «Взгляд» познакомиться. Думаю, что это интересно. Надо сходить”, – говорит он. Очевидно, программа “Взгляд” попадала в малочисленную категорию тех, где его студентам появляться приемлемо.

Первая встреча с Кушнерёвым и Бодровым, Катя, длилась часов пять. Я не могла поверить, что только что познакомилась с этими двумя ребятами и уже разговариваю с ними так, словно мы знакомы всю жизнь и ближе друзей у меня нет. Нам как-то сразу стало вместе интересно, по-настоящему интересно. Но краешком сознания я улавливаю, что Бодров со мной общается совсем уж как с ближайшим другом, так, будто у наших отношений есть предыстория: делает какие-то отсылки к моему прошлому, к важным для меня событиям, о которых он и знать-то не мог! Как потом выяснилось, это была Серёжина разводка для Кушнерёва: Бодров, оказывается, ужасно хотел, чтобы у него появилась соведущая. Как он объяснял Кушнерёву, “на всякий случай”. А на самом-то деле он собирался сам снимать кино, хотел из журналистики двигаться дальше. Ну а “Взгляд” – это же прямой эфир. Забытое слово, правда? Из-за этого прямого эфира он был привязан к Москве, к Останкино. Вот он и стал обрабатывать Кушнерёва, чтобы ему нашли замену. Но кандидатуры, которые он предлагал, Кушнерёва не устраивали. И тут Серёжа находит в журнале “ПТЮЧ” мою фотографию и интервью со мной. Не очень понимаю, что его там зацепило, но зацепило настолько, что он притащил журнал Кушнерёву со словами: “Ой, вот вспомнил, это же моя подруга, очень, кстати, хороший человек”. И рассказал Кушнерёву всё, что вычитал в этом интервью. И еще раз подчеркнул: близкая подруга, сто лет знакомы, отличный товарищ, надежный человек, замечательная артистка, профессионал. Представляешь?