Иван Исаков - Командиры мужают в боях

— Все это хорошо, но давай-ка лучше пройдем по обороне и на месте посмотрим, как и что, — предложил Долгов.

— Есть! — и я начал натягивать ватный бушлат, Нефедьев потянулся за телогрейкой, Ильин, недавно возвратившийся из разведки, пригладил свой белобрысый ежик и нахлобучил на голову ушанку, а Иванников в недоумении стрелял глазами то в меня, то в командира полка.

— Вы это куда? — удивился Долгов. — Такой компанией проверять оборону нельзя. Один шальной снаряд и… Кто даст гарантию, что ничего не случится? Или, может, ваш комбат не знает дорогу в роты?

По тону Долгова нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Не зная, как реагировать на его слова, мы нерешительно переступали с ноги на ногу.

— Всем оставаться на месте, — уже вполне серьезно сказал командир полка. — Чередуясь, отдыхайте, а мы с Исаковым пойдем. Готов? — обратился он ко мне.

— Как штык!

— Ну тогда веди, штык.

И мы направились сначала в 1-ю и 3-ю роты, а затем во 2-ю.

Каждый ротный показывал, как на его участке оборудованы окопы, пулеметные позиции, секторы обстрела, откуда чаще всего ведет огонь противник. Когда подошли к одному из расчетов пулеметной роты, Самохин уже ожидал нас и сразу начал подробно докладывать Долгову.

Семен Степанович внимательно слушал его и вдруг перебил:

— Почему ты разговариваешь шепотом?

— Так немцы же услышат…

— Мы же дома, — в тон ему ответил Долгов. — Это они пусть шепчутся. Может, твои пулеметы тоже так же тихо стреляют? Или совсем молчат?

— Нет, товарищ гвардии майор! Мы их лупим днем и ночью, — подал голос командир расчета, видимо, обиженный колким замечанием командира полка. — Можете даже посмотреть, сколько у нас сегодня пустых гильз…

— Вот и я думаю, сержант, что нужно лупить их и днем и ночью, чтобы ни одна фашистская сволочь не могла головы поднять до самого своего смертного часа!

— Товарищ гвардии майор, можно спросить?

— Да. Для того и пришел, чтобы посмотреть, как вы воюете, и узнать, что думаете.

— Наступление скоро начнется? Надоело обороняться…

— Что наступление будет, в этом я уверен, а вот когда оно начнется, не знаю. А вы к этому готовы?

— Тренируемся. Вроде получается… Нам бы выбить фрицев вон оттуда, — сержант указал на дом, силуэт которого четко вырисовывался на фоне ночного неба. — Он точь-в-точь такой же, какой мы избрали для занятий. До него каких-нибудь шестьдесят — семьдесят метров…

Не отчаивайтесь, придет время — возьмете его. Письма из дому получаете?

— Получаем, но не все. Мои под оккупацией, в Сумской области…

Дойдем и до Сумской области. — Долгов легонько тронул сержанта за плечо. — Отомстим!.. Ну что ж, гвардейцы, раз вопросов нет, настроение боевое, остается пожелать вам уничтожить как можно больше оккупантов и побывать в Берлине.

По траншее пробрались к Сафронову. Его роту отделяло от противника еще меньшее расстояние, чем пулеметчиков Самохина. Сафронова нашли в окопе, возле него стоял Шепрут, и они о чем-то тихо разговаривали. Я толкнул Сафронова: «Пришел командир полка». Сафронов начал было докладывать, но Долгов прервал его, подал ему руку.

— О чем совещаетесь?

— Да вот слушаем: немцам пожрать принесли, у них языки и развязались.

Мы прислушались. Со стороны неприятеля действительно доносились приглушенные голоса и позвякивание котелков.

— И вы все сразу питаетесь?

— Нет, едим по очереди. Одни кашу уплетают, а другие в окопе стоят, стерегут, поджидают момент, чтоб к фрицу гранаты забросить. Да только это почти невозможно: дом, занятый немцами, стоит к нам глухой торцевой стороной. И ни одного окошка — видите? — куда бы бросить гранату, нет.

Долгов, выслушав командира роты, повернулся ко мне:

— Я прикажу Кузьмину, чтобы он выделил вам две 45-миллиметровые пушки. Ты с ним все согласуй, установи сигналы, и пусть тюкает в этот дом прямой наводкой до тех пор, пока он не завалится. Только смотри, здесь нужна особая точность, а то возьмет чуть-чуть вправо да и влепит в своих.

Я обрадовался этому решению. Теперь-то, с помощью батареи Кузьмина, мы наверняка заклюем фашистов.

Прошли с Долговым по всей позиции. Оборона в роте была оборудована на совесть. Окопы — глубокие, удобные — соединены ходами, в нескольких местах имелись перекрытия. В двух надежных блиндажах бойцы могли и отдохнуть и поесть. Даже баню соорудили, хоть и примитивную.

Обход района обороны батальона закончили во второй половине ночи. Когда вернулись в штаб, Долгов сказал, что по оборудованию позиций у него замечаний нет. Напомнил, что сейчас нужно быть предельно бдительными и не давать врагу ни минуты покоя. Ничего, что он зарылся в землю. Нужно повысить меткость огня. Где бы ни мелькнул фашист, он должен быть убит.

— Ясна задача? — спросил командир полка.

— Яснее ясного, товарищ гвардии майор.

— Ну раз так, тогда действуй.

Мы простились. Я спустился в блиндаж. Никто не спал. Волновались: что сказал командир полка? Я подробно проинформировал товарищей о результатах обхода и порадовал их вестью о том, что командир полка принял решение придать батальону две пушки. Все заулыбались, а Иванников просто засиял.

До рассвета остались считанные часы, и мы улеглись отдыхать, а Ильин бодрствовал у телефона.

В батальон часто наведывался и лейтенант Леонид Афанасьевич Кияшко, который вел журнал боевых действий полка. Он расспрашивал командиров и бойцов, уточняя детали боя, интересовался отличившимися. Случалось, Кияшко так надоедал своей дотошностью, что мы старались поскорее спровадить его. Жаль, что его скрупулезные записи, по которым можно было бы с документальной точностью восстановить картины боев и жизни 39-го гвардейского полка в самые трагические дни Великой Отечественной войны, не сохранились.

Как-то рано утром дверь блиндажа отворилась и я услышал голос майора Бондаренко.

— Вылезай! — прокричал он мне сверху. — Привел нового уполномоченного.

Когда я выкарабкался из нашего подземелья наверх, он указал на невысокого старшего лейтенанта, показавшегося мне не очень молодым.

— Знакомься.

— Ерофеев, — произнес новый уполномоченный густым баритоном, который никак не вязался с его щуплой фигурой. — Дай мне посыльного, пусть для начала проведет по ротам, а потом я буду сам ходить.

Во второй половине дня Ерофеев вернулся из подразделений. Я спросил его, как дела. Он ответил, что неплохо, но в станковые пулеметы не залита незамерзающая жидкость. Дни стояли холодные, ожидались заморозки, и это было серьезным упущением. Однако у меня были сведения, что командир пулеметной роты сделал все, что нужно. Поэтому я возразил:

— Залита.

— А я говорю, нет.

— Мне доложил Самохин, что залил.