Анатолий Краснов-Левитин - Лихие годы (1925–1941): Воспоминания

Уже в те годы епископ Николай, так же, как и епископ Алексий, вел переговоры с представителями власти. Это они подготовляли знаменитую Декларацию митрополита Сергия 18 мая 1927 года. Причем первенствующая роль принадлежала епископу Николаю: очень умно, очень осторожно, оставаясь в тени, он расчищал путь компромиссу.

И тем не менее епископ Николай (дипломат и политик) был безусловно честным человеком. В этом я убедился много позже, когда в 30-е годы, будучи уже студентом, разлетелся к владыке (в Петергоф) с просьбой благословить студенческую тайную организацию. Владыка промолчал, затем взглянул в окно и сказал: «Опять проливной дождь, у Вас есть зонтик, Анатолий Эммануилович?» «Нет», — оторопев от неожиданности вопроса, ответил я. «Ну, возьмите мой. Елена Васильевна, (это прислуга), дайте Анатолию Эммануиловичу зонтик!» Когда же я отказался от зонтика, владыка меня благословил и, как обычно, со мной поцеловался. Одного его слова было достаточно, чтоб погубить меня и ряд людей. Это слово сказано не было. Он оказался порядочным человеком.

Свой некролог о нем, получивший в свое время широкое распространение в церковном самиздате и напечатанный за рубежом, я заканчиваю словами: «Владыко, до свидания, дорогой!» Не за горами уже теперь это свидание, а пока мне еще много писать о нем.

Помимо трех епископов, упомянутых выше, в Питере в это время служили следующие архиереи: Иннокентий Кронштадтский (Благовещенский), арестован и сослан на Соловки вместе с епископом Венедиктом в 1926 году; епископ Николай Сестрорецкий, арестован в 1926 году; епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев), наместник Александро-Невской лавры, (уехал из Питера в июле 1928 года, будучи назначен епископом Феодосийским); еписком Гдовский Димитрий (Любимов), служил в Покровской церкви на Покровском рынке (ныне площадь Тургенева), впоследствии инициатор и главный вождь иосифлянского движения, арестован в 1931 году; епископ Нарвский Сергий (Дружинин), служил в храме Воскресения-на-крови, впоследствии деятель иосифлянского движения, арестован в 1931 году; архиепископ Гавриил (Воеводин), пребывал на покое, служил в Федоровском подворье, арестован в 1932 году; епископ Стефан (Вех), пребывал на покое, арестован в 1929 году; епископ Аркадий (Остальский), служил в Киевском подворье в 1928–29 годах; кроме того, в Любани служил епископ Колпинский Серафим (арестован в 1930 году); а в Макарьевой пустыни проживал на покое архиепископ Макарий, арестованный в 1932 году.

В октябре 1927 года был рукоположен епископ Детскосельский (впоследствии Лодейнопольский) Сергий (Зинкевич), арестован в 1934 г.

Таким образом, в промежуток между 1925–29 гг. на территории Питерской епархии служило 14 епископов. Если учесть, что с 1 декабря 1925 года, после ареста патриаршего местоблюстителя Петра Крутицкого, центральной церковной власти до мая 1927 года фактически не было, что в Питере также отсутствовал митрополит, а у каждого епископа была самостоятельная позиция в церковной ситуации, то не трудно представить себе ту невероятную путаницу, которая существовала в Питерской епархии. Эта путаница усиливалась еще тем, что каждый из епископов имел своих приверженцев как среди духовенства, так и среди верующих; каждый имел свое окружение, фанатичных почитателей, неистовых кликуш, которые относились с дикой нетерпимостью ко всем, кто почему-либо и в чем бы то ни было не соглашался с «нашим владыкой». Питерская епархия была зеркалом русской церкви, ибо и по всей Руси происходило нечто подобное.

После ареста митрополита Петра возник еще новый раскол — «григорианский». Церковную власть оспаривали друг у друга митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский) и Высший Церковный Совет во главе с архиепископом Екатеринбургским Григорием (Яцковским). Вскоре, однако, выяснилось, что огромное большинство верующих идет за митрополитом Сергием. Тогда (осенью 1926 г.) митрополит Сергий был арестован. На короткое время во главе церкви очутился архиепископ Ростовский Иосиф (Петровых), арестованный через два месяца. После этого верховная церковная власть неожиданно перешла к простому викарному архиерею Ярославской епархии: Угличскому епископу Серафиму (Самойловичу). Власть его была чисто номинальной: никто о нем ничего не знал и никто к нему никогда ни за чем не обращался.

Для иллюстрации церковной неразберихи приведем следующее документальное свидетельство. Вот перед нами «Протоколы епархиального съезда Семипалатинской области». (Семипалатинск, 1926 г.) Открывая съезд, один из протоиереев (епископа в этот момент в городе не было) докладывает, что руководящая группа духовенства разыскивала, у кого теперь находится церковная власть (sic!). С этой целью священники обратились с запросом к бывшему епископу Бийскому Иннокентию, проживающему на покое в Николо-Угрешском монастыре, под Москвой. Епископ Иннокентий ответил, что он обращался по этому вопросу к епископу Серпуховскому Алексию (Готовцеву), который сообщил, что церковная власть находится у епископа Угличского Серафима. Таким образом, целая епархия разыскивает церковную власть, точно иголку в стоге сена. Ясно — власти в русской церкви фактически не было.

Это факт, который следует учесть церковному историку при оценке Декларации митрополита Сергия и тех побудительных причин, которые заставили его в мае 1927 года пойти на «легализацию». Но мы сейчас пишем не историю, а воспоминания. Вернемся опять в Питер.

Попробуем вкратце охарактеризовать позицию различных епископов. Епископы Венедикт Ладожский, Иннокентий Кронштадтский и Николай Сестрорецкий занимали резко отрицательную позицию по отношению к обновленцам и считали необходимым отстаивать независимость церкви. Не исключая при этом возможности соглашения с властью на основе сохранения хотя бы относительной независимости церкви.

О епископе Венедикте мы уже говорили. Епископ Иннокентий (Благовещенский) — личность несомненно более крупная и более популярная, чем епископ Венедикт. Интеллигентный, начитанный, владыка был хорошим проповедником и пастырем, человеком мягким и общительным, но твердой воли и огромной убежденности. Его перу принадлежат все воззвания, исходившие от митрополита Вениамина и направленные против Живой Церкви. В 1925 году он, вместе с епископом Венедиктом, был освобожден из тюрьмы, вместе с ним руководил епархией, а потом, в 1926 году, вместе с ним был снова арестован. Он служил в храме Воскресения-на-крови, любил также домашние богослужения. Владыка Иннокентий был представителем ученого монашества, питомцем Петербургской Духовной Академии. Видимо, он был богословом по призванию, педагогом, исследователем. И даже в это время он находил возможность вести преподавательскую деятельность. В селе Смоленском, — там, где сейчас высится здание Мелькомбината им. Кирова, — была избушка на курьих ножках. В этом деревянном домике жила семья, близкая владыке. Старший сын Коля был его иподиаконом. Здесь, в чистенькой светелке, убранной по-мещански, с белыми занавесочками на окнах, с многочисленными цветами в горшочках, с канарейкой в клетке, владыка иногда совершал литургию. Из шкафа вынимали священные сосуды, на столе, поверх белой скатерти, расстилался антиминс. Владыка надевал епитрахиль и омофор поверх монашеской мантии, Коля и его мама подпевали. На литургии присутствовало человек 10 молодежи. Мой приятель (о. Матфей из лавры, о нем речь впереди) приводил меня туда два-три раза. После литургии подавали чай. Владыка садился на диван. Взрослые усаживались на стулья, мальчишки, в том числе и я, — прямо на пол. Владыка начинал беседу. Любимая тема — история церкви.