Фрэнк Брейди - Конец игры. Биография Роберта Фишера

Несмотря на парковый нонконформизм, в 1950-е практически каждый день здесь игрались партии и проводились турниры, даже зимой, когда игроки закутывались во всё теплое и натягивали на уши шляпы, неуклюже передвигая фигуры руками в перчатках. «Поначалу мне не удавалось получить партнера, — рассказывал Бобби, оглядываясь на прошлое. — Большинство были взрослые люди, многие — настоящие старики, чего бы им тратить время на мальчишку. М-р Нигро ввел меня в “общество”, и когда я усилился, включаться в игру стало легче». Воспоминания Бобби об однородно пожилом возрасте участников, вероятно, объясняются его тогдашним нежным возрастом. На самом деле столики занимали люди всех возрастов; просто не было столь юных, как он.

В те дни в парке шахматные часы использовались нечасто, но формат быстрых шахмат, известный как «блиц» (немецкое слово «молния»), пользовался популярностью. В этом случае ход нужно было делать незамедлительно, как только соперник сделал свой. Если ответ задерживался на несколько секунд, противник — или назначенный «хранитель времени» — выкрикивал слово « Ход! », и, если требование не исполнялось, партия признавалась проигранной. По многу раз в парке слышалось слово «Ход!». Бобби играл в этом формате по настоянию Нигро, и хотя показывал не слишком впечатляющие результаты, но он научился быстрее оценивать позиции и доверять своей интуиции.

Итак, став полноправным участником турнира, стартовавшего в Центральном парке летом 1955 года, Бобби занял свое место на деревянной скамейке и начал двигать фигуры на каменном столике с расчерченной доской со светло-красными и серыми клетками. Как только положение на доске осложнялось, мальчик обретал серьезный вид и часто становился на колени на скамейке, чтобы иметь лучшую перспективу. Розовые и белые лепестки поздно цветущих вишен иногда опускались на доску, а некоторые мягко приземлялись ему на голову. Мимо проходили хозяева собак, выгуливающие своих питомцев; они дергали за поводки, не давая животным залезать под столики и цапать за лодыжки и ботинки играющих. Любителей давать непрошеные советы, которых хватало, часто приходилось «гонять» организатору турнира Хосе Кальдерону.

В какой-то момент каждой партии Нигро ритуально отправлялся на несколько минут в ближайший ресторан и возвращался с гамбургером, французской картошкой и шоколадно-молочным коктейлем для Бобби, который поглощал свой ланч с отсутствующим видом, не выпуская из виду доску ни на секунду. Зрители тихими голосами сообщали Нигро, каково положение на доске у мальчика. Как-то раз Бобби через тридцать минут после ланча, забыв о том, что он уже поел, прошептал: «М-р Нигро, когда будет еда?»

Излучающий жизнелюбие Кармайн Нигро, первый шахматный учитель Бобби, в нью-йоркском Вашингтон-парке (1955), где Бобби играл в турнире на открытом воздухе.

В турнире 1955 года на площади Вашингтона участвовало 66 игроков различной силы и таланта. Поскольку вступительный взнос составлял всего 10 центов (собранные 6.60 долларов были переданы Красному Кресту в качестве пожертвования), принять участие мог каждый. Были те, кто едва знал, как ходят фигуры, но также и опытные клубные игроки и даже несколько мастеров. Бобби настолько поглощал процесс игры, что он не замечал, как некоторые «топовые» игроки, готовившиеся к отлету в Москву на еще один матч-реванш, останавливались у его столика, чтобы понаблюдать за игрой юнца, а один даже простоял рядом всю его партию.

Бобби обыграл подряд несколько слабых игроков, но по мере того, как он поднимался по турнирной лестнице, противники становились всё сильнее, и он начал терпеть поражения. Гарри Файанс, высокий и худой как карандаш шахматный мастер с плохой осанкой и член маршалловского шахматного клуба — одной из славнейших шахматных организаций Америки, рассказывал, что когда он побил Бобби в этом турнире, мальчик расплакался. Когда его спросили об этом годы спустя, Бобби пришел в негодование и яростно сей факт отрицал.

Турнир перешел в октябрь, и к последним турам на улице уже было холодно и дождливо. Бобби, одетый в не особенно теплую куртку на молнии, продолжал играть, хотя его фигуры иногда соскальзывали с мокрого от дождя столика. «Все были рады, когда турнир завершился», — вспоминал Бобби.

Он занял 15-е место, и его наградили шариковой ручкой, вероятно, потому, что он был самым юным участником. Позднее он рассказывал: «Я не радовался, когда мне вручили ручку, она мне казалась похожей на те, что я всегда мог купить за четверть доллара». Через несколько недель, когда с матерью они проходили мимо аптеки, она ему указала на ручку в витрине, идентичную подаренной. На ярлыке указывалась цена — 10 долларов. «Я почувствовал себя лучше», — не без сарказма заметил Бобби.

В результате своего участия в турнире Бобби впервые увидел свою фамилию напечатанной в газете, первая ласточка того острого внимания, которое будет обращено на него всю его жизнь.

«Нью-Йорк Таймс» посвятила событию небольшую заметку, помещенную в подвале последней полосы, где обычно печатаются некрологи. Ей был предпослан заголовок — ИСТМЕН ВЫИГРЫВАЕТ НА ВАШИНГТОН-СКВЕР — 12-ЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК БЛИЗОК К ПОБЕДИТЕЛЯМ.

Хотя победителем вышел Чарльз Истмен, чернила достались Бобби. «Таймс» рассыпалась в похвалах: «Многие из толпы в 400 человек полагают, что лучшую игру продемонстрировал Бобби Фишер. Несмотря на соперничество с более взрослыми и опытными противниками, его не могли обыграть до вчерашнего дня, когда он вошел в число 15-ти лучших в турнире».

После смерти деда Бобби по материнской линии Якова Вендера, среди его бумаг нашли этот номер газеты с пожелтевшими страницами. Бобби прокомментировал с печалью и болью: «Мой дед мало интересовался [мною] и ничего не знал о шахматах». Но ирония грустного факта не ускользнула от Бобби. Он осознал, что дед, вероятно, гордился им с самого начала его шахматной карьеры, но никогда об этом не говорил.

Летом 1955 года Бобби стал завсегдатаем мест сбора любителей шахмат и в результате поднял свое мастерство на новый уровень. Нигро часто брал его с собой в Центральный Парк, где они во взятой напрокат лодке час или два медленно плыли по спокойному озеру сквозь поля лилий, подобно гребцам конца XIX века с полотен импрессионистов. Веслами работал в основном Бобби, что сделало его более широким в плечах.

Однажды в субботу днем по дороге из парка домой, Бобби заметил медную табличку на фасаде каменного дома на шикарной улице Сентрал-парк-саут, проходящей вдоль границы парка. Надпись была простой: «МАНХЕТТЕНСКИЙ ШАХМАТНЫЙ КЛУБ», но она взволновала Бобби — он смотрел во все глаза на нее и на открытое окно на первом этаже. Он даже запнулся на ходу: буквально в дюймах от него в помещении за столиком сидели два игрока, сосредоточенно передвигая фигуры по доске. Мужчинам хотелось глотнуть свежего воздуха в эти душные летние дни. Клуб казался гостеприимным. Бобби робко повернулся к Нигро: «Мы можем войти?» Учитель ответил просто: «Давай попробуем».