Анатолий Марченко - Мы здесь живем. Том 2

Но просчитались в КГБ. Слишком плохо они знают людей, если в каждом видят подлеца и подонка, способного откупиться от них чужим несчастьем. Это уж точно они по себе и других меряют! Николай никаких показаний против меня так и не дал.

Судили его в Чуне. В дни суда я узнал еще одну подробность: от него добивались и показаний против меня по участию в групповом изнасиловании. Вот только неизвестно было мне, кого КГБ определило на роль нашей жертвы.

Николаю обещано было, что его выпустят на время следствия под расписку на волю, если он согласится посадить меня, а суд приговорит его потом к условному сроку или вообще освободит прямо из зала суда с применением амнистии и прочих смягчающих обстоятельств.

Когда мне стало известно об этих домогательствах КГБ, я написал подробное письмо шефу КГБ Андропову.

Интересна такая деталь в этой истории. Лариса в первую же ночь, как только мы узнали о «золоте», позвонила об этом в Москву по телефону. Она подробно рассказала про всю эту готовящуюся провокацию. А на следующее утро Елизаров начал свой трудовой день с того, что потянул к себе на «беседу» жену Николая. Его сильно интересовал один вопрос: откуда Марченко узнал обо всем, кто ему рассказал? Вот и верь теперь, что наши телефонные разговоры не прослушиваются ушами госбезопасности.

На суде Николая приговорили всего лишь к трем годам лишения свободы. К нему применили амнистию и заменили срок лагерей работой на стройках химической промышленности. С него сняли самые нелепые и ничем не доказанные обвинения о махинациях с золотом. Они и были-то ему приписаны лишь с надеждой оглушить серьезностью обвинения, чтобы легче было обрабатывать в нужном направлении.

Направили его работать на стройки в Братск, что в трех часах езды поездом от Чуны. Отработав неделю, Николай отпросился съездить домой в Чуну, к семье и за вещами. Тут-то его сразу и поймал Елизаров. От него потребовали на этот раз объяснений: кто рассказал Марченко о том, чего от него требовали на следствии?

Я в свою очередь показал Николаю письмо Андропову, чтобы он знал его содержание и мог бы разоблачить гэбэшников, если они его будут вводить в заблуждение по поводу содержания этого письма. В письме Андропову я не указывал фамилию своего информатора, что давало возможность Николаю легко отделываться от домогательств ГБ: ничего не знаю, я ничего Марченко об этом не рассказывал, я не знаю, откуда Марченко все знает.

Но когда и в Братске обеспокоенное КГБ стало тягать Николая и требовать от него все тех же показаний, Николай заявил открыто, что сам все рассказал мне. Тогда от него потребовали письменного объяснения. Он подробно написал обо всей этой истории. Кагэбэшник, прочитав его объяснение, обозвал кого-то дураком и был очень недоволен Николаем.

В следующий раз, когда Николая снова вызвали в Братске в КГБ, у него стали требовать других показаний: будто я с ним вел антисоветские разговоры, давал ему читать антисоветскую литературу и вербовал его. Но не объясняли даже, куда же я его вербовал. То ли в лес пойти по грибы, то ли искупаться в речке Чуне, то ли печатать листовки.

Николай уперся и здесь. А ему нашептывали: чего ты его боишься? Пиши! Вот тебе бумага, ручка. И не бойся его. Как только напишешь, больше с ним не увидишься!

Видя, что ничего из Николая не выжать, гэбэшники с сожалением сказали ему: уже успели распропагандировать!

Да, точно, распропагандировали парня! Только не я. Власти и КГБ своими незаконными и прямо преступными действиями и намерениями распропагандируют не только Николая, но и самых преданных советской власти людей. Действуя так, КГБ может добиться желаемого. Но это будет не убеждение собеседника, не агитация, а шантаж и запугивание. И люди, пропущенные через КГБ, уже вряд ли будут верить громким словам о чистоте советской власти.

Сколько врагов советской власти создало ведомство на Лубянке за всю свою историю! Мой маленький опыт в одной лишь Чуне показывает, что ради того, чтобы любым путем упечь в тюрьму одного нежелательного человека, КГБ «распропагандировал» множество людей, от школьников и пионеров до пенсионеров.

Если кто упирается, то его упрекают: вы же советский человек! Вот и видно, каким хочет видеть советская власть каждого своего подданного.

История с Николаем на этом не закончилась. В конце концов его стали шантажировать пересмотром дела, заменой мягкого приговора на более строгий. Для этого подключили областную прокуратуру. Из Иркутска специально для этого приехал в Чуну прокурор и устроил новую возню с делом Николая. Но то ли ничего нельзя было переделать в смысле ужесточения приговора, то ли побоялись огласки, и Николай все же благополучно отбыл свой срок «на химии». Правда, ему пришлось порядочно понервничать и попереживать.

Вот список кандидатов в депутаты, опубликованный в районной газетке «Коммунистический путь». В этом списке есть и Елизаров. Очень жаль, что история с «золотом» и «групповое изнасилование» стали мне известны уже после выборов в местные советы. Иначе я бы обязательно пришел на встречу кандидата в депутаты Елизарова со своими избирателями. После его выступления я обязательно бы встал и рассказал присутствующим все, что мне известно об этом «слуге народа». Не уверен я только, что мне дали бы сказать всё: такие незапланированные выступления у нас пресекаются. Но все равно я бы постарался успеть сказать хоть основное и тем самым испортил бы это представление. Вряд ли даже публичное разоблачение могло бы помешать Елизарову быть избранным. Это-то я прекрасное знаю.

Сегодня Елизаров заседает в местном совете Чуны вместе с начальником районного отделения милиции капитаном Михайловым, который не чище него. И что может сказать или предпринять в этом «совете» какая-нибудь передовая доярка или лесоруб, даже если они этого захотят и осмелятся? Вершить дела здесь положено Елизаровым и Михайловым совместно с партактивом. А все остальные, действительные трудящиеся, набраны сюда для приличия, для статистики, прикрыться ими и показать: у власти стоят трудящиеся.

Где-то ближе к весне на головной лагерь пригнали большой этап с маленькой командировки, из лагеря, который назывался Талый. Благодаря этому я удостоверился еще в одной трагической истории: на Талом была расстреляна целая бригада зэков. И это произошло не в какие-то отдаленные времена Сталина — Берии, а сегодня. Историю эту я впервые услышал на Соликамской пересылке, когда попал туда зимой 1968/69 года, а произошла она летом 1968 года.

Вот что мне рассказывали непосредственные участники. В лагере на Талом, как и везде на Северном Урале, основная работа для зэков — лесоповал. Трагедия произошла с бригадой, которая работала на прорубке просеки. Обычно в такие бригады набирают зэков с маленьким сроком, да еще и тех, у кого уже заканчивается срок: такой зэк не убежит. По той же причине туда берут в основном людей семейных, а не молодежь. Поэтому и охрана там чисто символическая: два автоматчика. Там нет забора, запретная зона точно не определена.