Анатолий Марченко - Мы здесь живем. Том 2

— А дня через два я вам их верну, как только пропишу вас.

Вот тут-то снова екнуло у меня внутри. Подавая документы, я уже предвидел, как мне их вернут и скажут, что с такими нужно ехать самому в милицию и там решать вопрос о прописке.

Так оно и произошло.

С комендантом мы договорились, что, если я получу прописку, она мне сразу выдаст все, что обещала, и я смогу переселиться.

— Вы не подумайте, что я против того, чтоб вы поселились, — успокаивала она нас, видно, заметив, что нам не понравилась концовка переговоров. — Нас строго предупредили, чтобы всех, кто был в заключении, мы сами не прописывали, а направляли в Конаково.

И уже в подъезде она нас напутствовала довольно доброжелательно, и я почувствовал, что искренне:

— Да вы не огорчайтесь! У нас еще не было случая, чтобы кому отказали. Всех прописывают.

Нам предстояло после этого сходить в сельсовет и взять бланки для прописки.

С бланками из сельсовета мы снова нашли коменданта, и она написала на них, что жилье нам предоставлено. И снова в сельсовет — заверить печатью.

Куда приятнее было ходить по деревенской улице, не тронутой еще генеральной застройкой! И было жаль этих домиков, от которых так и веяло вечным миром и покоем. Вряд ли на смену им придет что-либо радующее глаз и душу. Наставят таких вот коробок-инкубаторов с обязательной машиной для отлова беспризорных собак. Приедешь сюда лет через двадцать и не ошибешься, если скажешь, что приехал ни к селу, ни к городу.

На другой день с утра мы уже в городском отделении милиции. Там очередища: кто на прописку, кто на выписку.

Дошла где-то часа через два и моя очередь подавать документы паспортистке. Подавая их, я уже предвидел, как она, взглянув на паспорт, выданный на основании знаменитой в нашей стране «справки номер такой-то», уйдет с ним куда-нибудь в глубь помещения в один из кабинетов, а мне велит подождать.

Так все и получилось. Потом мне велели «пройти в кабинет начальника».

А в кабинете обыкновенный допрос: откуда освободился, когда, откуда приехал сюда, зачем и почему именно «к нам», а не в другое место. И это несмотря на то что все эти данные у него перед глазами: в паспорте и в «справке». Несмотря на то что я уже после лагеря почти год жил и работал на воле. И в конце разговора мне выносится решение:

— В Вахонино мы вас не пропишем.

— Это почему же? — Хотя всегда в такой ситуации ждешь для себя отрицательного ответа, и все же на этот раз я немного опешил.

— Милиция не обязана отвечать вам о мотивах, которыми она руководствуется.

— Хорошо, а что вы мне напишете на моем заявлении-бланке? Ведь мне в совхозе предоставлены работа и жилье.

— Кто там директор совхоза?

Я назвал фамилию директора, и подполковник стал набирать какой-то номер телефона. Я подумал, что он будет звонить в совхоз и как-то повлияет на решение директора дать мне работу и жилье, чтобы отказать мне в прописке «обоснованно». Но полковник меня ошарашил откровенностью с другой, совершенно неожиданной для меня стороны:

— Сейчас позвоню в Комитет безопасности.

Разговор он начал при мне: «Гражданин Марченко прописывается в Вахонино. Кто, он? Да вот у меня в кабинете…» Зажимает рукой трубку и довольно вежливо просит меня подождать в коридоре.

Вот такого у меня в практике еще не было: чтобы с такой прямотой тебе говорили, что вопрос о прописке решается через КГБ.

А в коридоре меня ждала с нетерпением Лариса. Когда я ей рассказал о том, с чем вышел в коридор, она от изумления только и проговорила:

— Ну и ну!

Не успели мы с ней обменяться мнениями по этому поводу, как меня пригласили снова в кабинет.

— Вот вам наше решение, — протянул мне начальник милиции все мои бумажки, как только я переступил порог.

Взяв бумаги, я стал отыскивать его резолюцию, но ее не было.

— А где же ваше решение? — не найдя ни письменного отказа, ни разрешения, снова спросил я.

— В прописке вам отказано. В Вахонино вас не пропишут. — И начальник категорически положил руку ладонью на стол.

— А где пропишут?

— Не знаю.

— Так напишите, что отказываете! Я даже и пожаловаться не могу, не имея от вас никакого письменного ответа.

— Можете жаловаться, никто вам этого не запрещает. А писать я вам ничего не буду.

— Вы сами мне только что сказали, что будете звонить в КГБ по вопросу о прописке, и звонили при мне. Могу я ссылаться в жалобе, что мне отказано вами в прописке по указанию КГБ?

— В прописке вам отказывает милиция. Я вам отказываю. И вы можете на меня жаловаться куда хотите.

Я стал заводиться и сам чувствовал это: вместо того чтобы уйти из кабинета, наседал на подполковника с расспросами. А он не то дразнил меня, не то, проявляя сверхтерпение, твердил на все мои вопросы одно и то же: жалуйтесь, жалуйтесь… Под конец он устало махнул мне рукой и проговорил, тоже устало и равнодушно:

— Это же пустой разговор, и мы попусту тратим время. Я же вам ясно все сказал…

И я вышел из кабинета, злой, как всегда в таких случаях, на «Р-р-родину!» Хотя Лариса по одному моему виду сразу догадалась обо всем, но все же спросила упавшим голосом:

— Ну, что?..

Моей выдержки только на то и хватило, чтобы повторить, теперь уже вслух: «У-у Р-р-родина».

Лариса все поняла. И когда мы вышли на улицу, спросила:

— Ну, что он тебе сказал? Почему отказал?

После моего рассказа она тоже повозмущалась вместе со мной и предложила уехать в Москву и несколько дней переждать и обдумать спокойно, что делать дальше. Так мы и сделали.

А в Москве в это время творилось черт знает что: правительство готовилось к встрече с президентом США Ричардом Никсоном. Наводился глянец на время встречи: по местам предполагаемого маршрута президента красились и подштукатуривались дома, а те, которые нельзя было почему-либо подкрасить, одевались в леса (после его отъезда леса убирались и дом продолжал стоять неотремонтированным), насаживались деревья, которые гибли только ради того, чтобы на день-два украсить собой какой-то участок территории. И вещи творили московские власти невероятные в связи с этим визитом. Вот один из примеров, который происходил на моих глазах.

Моя жена живет на Ленинском проспекте — артерии Москвы, по которой из аэропорта Внуково в Кремль и обратно едут все высокие гости СССР. В том числе и космонавты после успешных полетов. По этому проспекту выстраивают москвичей для «встреч» высоких гостей, и они должны по часу, а когда и по пять, ожидать проезда, чтобы быстренько махнуть ручкой или выданным флажком со своего строго отведенного места и убежать по своим делам. Дом жены, как и вообще весь этот конечный участок Ленинского проспекта, строили в конце 1950-х годов, и когда они вселялись в свои новые комнаты (отдельные квартиры получали счастливчики), вокруг был пустырь. Жильцы этих домов сами устраивали субботники и воскресники по благоустройству своих дворов. Сами они и озеленяли их.