Алена Свиридова - Счастье без правил

Ефимыч, так звали мужчину, был отчимом моей подружки Ларисы. Именно ему принадлежала Любовь Ивановна, красавица-брюнетка с голубыми ясными глазами, она же – мама моей подружки Ларисы, и машина «Победа». Ефимыч был старше Любови Ивановны аж на целых двадцать лет, что в моих глазах отсылало его далеко-далеко, к библейским временам, прямо к Мафусаилу. Лариса как-то показала мне альбом, где молодой и довольно даже симпатичный отчим стоит на фоне разрушенного Берлина в обнимку с такими же молодыми и симпатичными солдатами. Медали ярко блестят на груди, улыбки у всех бесшабашные, ведь война закончилась, Победа! Я попыталась увидеть в Ефимыче в трениках того Володю в гимнастерке, но не смогла. Наверное, мешали тапки. Сложно было представить, что такая, как мне казалось, далекая война и Победа имели воплощение в этом конкретном человеке. Хотя становилось понятно, почему красавица Любовь Ивановна вышла за него замуж. Она видела в нем героя. А машина «Победа», хоть была в летах, как и хозяин, выглядела очень респектабельно.

Неожиданно для себя я вдруг испытала чувство зависти, но не потому, что у Ларисы отчим – герой, а потому что у меня тоже есть фотография улыбающегося молодого парня в гимнастерке и фуражке. Но он не сидит на диване. Парню 22 года, и он очень похож на мою маму, что немудрено, потому что он ее отец. И мой дед. Фотография сделана в первый год войны. И все. В первый же год войны не стало этого улыбающегося, доброго, круглолицего парня. И у мамы, которой тогда было три года, не осталось никаких воспоминаний об отце, ничего, кроме этой фотографии. Она теперь висит у меня в комнате, на стене.

Рядом висит фотография другого, очень стильного молодого мужчины. Пиджак в тонкую полоску, светлые волнистые волосы, зачесанные наверх, улыбка, обнажающая белые зубы. Удлиненное лицо, нос, лоб, выражение глаз мне очень хорошо знакомо, я вижу все это каждый день, когда смотрюсь в зеркало. Потому что это мой другой дед, отец моего папы. Мне кажется, он безумно нравился женщинам. И остался в памяти таким же сердцеедом. Потому что не успел стать другим. Остепениться, завести огород, надеть треники и тапки. Погиб тоже в самый первый год войны. А после Победы у мальчика, который станет моим отцом, появились сестры, и он стал называть папой другого хорошего человека, потому что совсем не помнил того, в пиджаке в тонкую полоску. Но я почему-то чувствовала огромную брешь в своей родословной, прямо за моей спиной, и чем дальше, тем больше. Мне невыразимо жаль было этих молодых парней, которые не дожили до моего появления на свет, и еще больше жаль себя, изначально лишенную любви, полагающейся мне по рождению.

Война и победа были базисом, на котором строилось наше воспитание. Было все просто. Вот враг, вот наши солдаты-герои. Мы все хорошие, а они все плохие. «Мы победили! Ура!!!» Конечно, ура. Только не совсем ура. Как же те двое, молодые парни, которые ничего толком не успели? Как же остальные, моя бабушка, оставшаяся без мужа, моя прабабушка, оставшаяся без сына и мужа, мои мама и папа – безотцовщины? Как остальные люди? «Так это необходимые жертвы, – говорили нам. – Они отдали свою жизнь за нас, чтобы мы жили счастливо».

Слово «победа» с того самого момента, когда я осознала, что это такое, стало сильно горчить на вкус.

В раннем детстве я хотела поступить в Суворовское училище, стать воином и отомстить фашистам за своих парней. Врагам надо мстить. Став постарше, поехала в первый раз в пионерский лагерь в Восточную Германию. Ну и где вы, враженьки? Чистенькие дедуськи, попивающие пиво, это вы? Где ваше звериное лицо? Скалится мне за Берлинской стеной? Может, у вас амнезия и вы забыли, что победа за нами? Почему вы тут так классно живете, с пивом и сосисками? Я оглядывалась вокруг в надежде хоть к чему-то придраться, но в Германии было красиво, чисто, уютно и спокойно. Не то что у нас, победителей. «Привет участникам освобождения города-героя Минска от немецко-фашистских захватчиков!» Такая перетяжка висела на моем пути в институт. Глумливый русский язык.

Как-то на заре музыкальной карьеры меня пригласили поиграть в пейнтбол. Учитывая мои милитаристские наклонности, попали в яблочко. Я радостно напялила камуфляж, даже не надев никакой защиты – было жарко. Итак, музыканты против бизнесменов. Начали! Ура! Мужики тут же вытеснили меня с передовой практически в тыл. В самый конец поля боя, охранять наш флаг, который стремились захватить враги. Из правил игры я толком ничего не поняла, да и зачем, раз я в такой заднице. Уныло потащилась на свое место сторожихи с винтовкой. Засела в кустах. Долгое время вообще ничего не было слышно, потом раздались крики, мат, затрещали сучья, задрожала земля. Было похоже, что по лесу бегает дикий кабан. Я вскинула автомат, спрятавшись за деревом. Сердце неожиданно забилось очень громко, сейчас меня услышат. Превратившись в туго натянутую струну, я держала палец на спусковом крючке, готовая выстрелить в любую секунду. Как только из-за кустов показалась чья-то фигура, я выстрелила. Фигура подпрыгнула, издав короткий приглушенный крик, повернулась ко мне лицом, и я со стыдом увидела Петровича, Преснякова-старшего, моего коллегу. Он был наш. Я подстрелила своего! Даже не осознав, что он одет в камуфляж моей команды, бизнесмены были в черном. Я же видела, что он не в черном, но то ли со страху, то ли в азарте, даже не задумавшись, пальнула.

В это время из кустов повыскакивали еще двое, но уже в черном, мой меткий глаз не подвел, на черной груди распустились ярко-желтые цветы, символизирующие смерть. Убитые враги молча сели на пенек, пытаясь отдышаться. И тут меня настигла шальная пуля. Пуля попала в закрытое тонким «хб» бедро, и только дворовое детство не дало завопить, закричать раненым зайцем. Я выскочила из-за сосны и разрядила весь магазин в несшегося на меня противника. Он удивленно остановился, похожий на загаженный голубями памятник: «Да, недаром говорят, что бабы на войне – лютые звери. Хорошо, что я в защите, а то бы не выжил».

Я молча хватала ртом воздух. Тут с криками «Победа!» прибежали камеры, журналисты, и оказалось, что мы, музыканты, победили, а я – главный герой, потому что не пустила оставшихся врагов к нашему флагу. Флаг, как символ победы, воткнули мне в руки, сфотографировали со всех сторон, вручили цветы. «Каково чувствовать себя героем? Скажите, вы продумали тактику боя?» – журналисты радовались, что есть красивый, по их мнению, финал. Единственная женщина стоит с флагом и цветами в руке.

А мне было ужасно стыдно. И больно. Петрович так и не понял, кто его убил. Защиты на нем не было, скорее всего ее на всех не хватило. Судя по тому, что я испытывала сама, – больно было ужасно. И никакой тактики у меня не было, палила сдуру, ничего не понимая, даже после того, как подстрелили меня, что абсолютно против правил.