Раиса Алибекова - Жизнь и еда

В столицу я приезжала каждый раз с отцом, так как на маме лежали заботы обо всей нашей большой семье. Но папе нельзя было за мной присматривать — палата ведь женская. И на помощь пришла мамина двоюродная сестра, тетя Лариса. Она поддерживала меня с первых операций, постоянно была рядом — делала массаж и успокаивала. Я помню ее ласковые слова: «Потерпи чуть-чуть! Ты и так у нас красавица — у тебя великолепные глаза, чудесная фигура!» Тетя — очень близкий мне человек. Благодаря ей, ее поддержке я старалась разглядеть в себе что-то красивое, сосредоточиться на хорошем, научилась ценить себя.

Главное, что произошло со мной в то время, — я стала видеть стакан наполовину полным! Именно тогда я впервые сформулировала для себя очень простые, но, как выяснилось, самые важные вещи, на которые в обычной жизни — без стрессов и трагедий — мы часто не обращаем внимания. А порой даже пренебрегаем ими.

Я поняла, что у меня:

— чудесные, лучшие в мире родители и родственники, которые готовы на все ради моего блага;

— отличные одноклассники, которые ни разу не дали мне почувствовать, что я другая, не отвернулись от меня в сложный период жизни;

— прекрасные учителя, которые всегда старались меня поддержать.

И мой внутренний голос уже не спрашивал, кто виноват, за что мне все это. Он указывал на положительные моменты, напоминая, как мне повезло: у меня есть руки и ноги, я могу ходить, танцевать, бегать, разговаривать. Я учусь, могу тренировать и тело, и память, и ум. Я могу получить образование, выбрать дело по душе, открыть для себя много нового, найти интересную работу.

Когда мы вернулись домой, никто не понимал, чем мне помогли врачи. В селе все знали, что была проведена сложнейшая многочасовая операция, что было потрачено много денег, а результата не видно. И всех, конечно, шокировало известие о том, что мне предстоит и дальше ездить в Москву на операции, к тому же платить за дорогу и лечение. Родственники огорченно качали головами.

Первые две операции мы оплачивали сами. Но потом доктора сжалились над нами и обратились в Минздрав за предоставлением квоты. Нам ее практически сразу дали, и я стала ездить в столицу на операции регулярно, по несколько раз за год.

Учебу я не пропускала: к нам в больницу приходили учителя из московской школы № 105, чему я была рада, ведь я очень любила учиться. Интерес к учебе подогревало и то, что других занятий в больнице практически не было. Телевизор стоял в общем коридоре, но он меня не слишком интересовал. С тетей мы смотрели фильмы на ее телефоне или подолгу беседовали. В свободное время я читала литературу, которую рекомендовали по школьной программе. Но гораздо больше чтения я любила математику! Для меня решение самых сложных задачек было лучшим развлечением. При выписке всем выдавали специальный лист с оценками, которые мы получали за время, проведенное в больнице, и я гордилась своими пятерками. Хотя и в школе всегда была круглой отличницей.

В очередной наш приезд в Москву доктора предложили сделать мне экспандерную пластику. Этот метод позволяет устранить крупные дефекты практически любого участка тела и получить хороший результат. Операция сложная, выполняется под общим наркозом. Под кожу имплантируются силиконовые мешочки — экспандеры. А затем на протяжении одного-полутора месяцев с определенной цикличностью их заполняют физиологическим раствором, благодаря чему экспандеры постепенно растягивают кожу. Время от времени их специально «раскачивают», что заставляет кожу над ними тянуться и расти. Затем экспандер извлекают, дефектный участок замещают растянутой кожей, а рану послойно ушивают.

Признаюсь, эта процедура вселяла в меня ужас. У соседки по палате, Марины, как раз были экспандеры на руках и лице, и я видела, как она мучается: от боли она не просто плакала, а орала. Я испугалась и отказалась. Тетя Лариса стала меня уговаривать — этот метод действительно считался эффективным. Но папа вмешался и поддержал меня: «Если моя дочь не хочет, значит, откажемся. Она и так уже достаточно натерпелась». Кроме того, с экспандером пришлось бы лежать в больнице не меньше четырех месяцев, а обычно я там проводила месяц-полтора.

Недавно, кстати, мне в блог написала девушка. Она представилась Мариной и прислала фото, на котором запечатлены мы вместе с Анной Семенович, посещавшей больницу в рамках благотворительного проекта. Девушка спросила: «Это ты та Раиса, которая на фото?» Действительно, в кадре я, только из-за повязок на лице меня трудно узнать. Конечно, было приятно и удивительно вновь «найтись» спустя десять лет. Мы очень многое пережили вместе, какое-то время постоянно общались по видеосвязи. Но главное — поддержали друг друга в тяжелый момент жизни. У нас тогда была общая боль… Сегодня у Марины все хорошо, на ее лице и руках практически нет шрамов. Как и я, она перенесла порядка двадцати операций. А затем окончила школу с отличием и выучилась на архитектора, как и мечтала. Сегодня она работает по специальности и параллельно развивается, изучая дизайн. Я очень рада, что Марина осуществила свои мечты и стала успешным человеком.

Итак, папа твердо сказал врачам: «Мы будем делать обычные операции». И меня буквально «лепили» по кусочкам, убирая рубцы по паре сантиметров в год. Где-то после шестой операции мои глаза, наконец-то, стали закрываться. Это было настоящее чудо!

Сейчас я с ужасом вспоминаю то время, когда простые и привычные действия — например, поднять голову или зажмуриться — были мне недоступны. Но ощущения от тех «неудобств» быстро стерлись из памяти: все-таки человек легко ко всему привыкает.

Часть пальцев из-за несчастного случая у меня слиплись, поэтому их разрезали. И это была единственная операция на руках, в дальнейшем мне нужно было их постоянно разминать и тренировать. Благодаря тренировкам и регулярной обработке гусиным жиром и контрактубексом рубцы рассосались сами по себе примерно через десять лет.

В больнице Сперанского мне провели в общей сложности тринадцать операций, на которые ушло почти четыре года. Лицо постепенно переставало быть чужим, я привыкала к нему. Шея, наконец-то, отклеилась от подбородка, и я могла позволить себе надевать более открытую одежду. Шрамы в области декольте казались незначительной мелочью по сравнению с тем, что было прежде.

Раньше я просила маму покупать мне вещи исключительно с закрытым горлом и даже летом старалась спрятать шею (которой, по сути, не было) под шарфиками. Ожоги на руках я прикрывала длинными рукавами, а шрамы на ногах — штанами. Кроме того, до девятого класса я носила длинную челку, прячась за волосами, словно за шторой. Постепенно, с каждой новой операцией, я открывала лицо все больше — время, проведенное в больнице, и общение с детьми из ожогового отделения помогли мне принять себя. Я избавилась от комплексов и предрассудков и начала одеваться так, как хотела.