Месут Озил - Озил. Автобиография

«Ну, и чего ты так раскричался?» – бросаю я зло. И потихонечку говорю Рамосу: «У меня от него уже крыша едет. Пусть замолчит. Все время он чем-то недоволен».

«Я не вижу, чтобы ты старался изо всех сил! – взревел Моуринью. – Я хочу, чтобы ты боролся как мужчина. Ты себя на поле-то видел? Нет? Так я покажу».

И Моуринью встает на цыпочки, прижимает руки к бокам, вытягивает губы в трубочку и скачет между шкафчиков. «Вот как ты играешь. Ой, не трогайте меня, ах, только бы маечку не запачкать», – с этими словами он снова пародирует меня.

Он очень разгорячился. Пульс у него сейчас, наверное, под 180. А мой давно за 200. Я не могу больше сдерживаться. Южная кровь взыграла у меня в жилах.

«Ах так! – кричу я в ответ. – Раз ты такой умный, выходи и играй сам, – срываю я с себя форму и бросаю к его ногам. – Вот. Это тебе. Давай надевай».

Моуринью саркастически смеется. «Сдаёшься, значит? – спрашивает он. – Ну ты и трус, – говорит он с вызовом, стоя в каких-то сантиметрах от меня. – И что теперь? Залезешь в теплый душ? Намылишь головку? Будешь грустить в одиночестве? Или пойдешь и покажешь своим товарищам, болельщикам и мне, чего ты стоишь?»

Сейчас Моуринью вдруг стих. Перестал сыпать едкими фразами на всю раздевалку, принял деловой вид, что окончательно вывело меня из себя. Как он может оставаться таким спокойным, тогда как я чуть не лопнул от злости? Я и сейчас все еще злюсь. Мне хочется запустить ему в голову бутсами. Я хочу положить этому конец. Пусть оставит меня, наконец, в покое.

«Знаешь что, Месут, – произносит Моуринью так, чтобы слышали все. – Иди поплачь! Хоть обрыдайся! Ты ведёшь себя как ребёнок. Отправляйся в душ с глаз моих. Ты нам больше не нужен».

Я медленно встаю, скидываю бутсы, срываю полотенце и молча плетусь в душ, демонстративно не глядя на Моуринью. А вот он знает, чем меня добить. «Тебе не сравниться с Зинедином Зиданом. Ни за что! Никогда! Тебе до него как до Луны!»

У меня перехватывает дыхание. Его последние слова ранят меня в самое сердце. Моуринью бил наверняка. Ему лучше других было известно, как велико мое уважение к Зидану и что этот француз – единственный, на кого я равняюсь.

«Тебе не сравниться с Зинедином Зиданом!» Слова Моуринью все еще звенят у меня в голове. Раздевалка тем временем опустела. Ребята продолжают игру. Меня заменили на Кака. Позже я узнал, что Серхио Рамос подобрал мою футболку и поддел под свою. Моя черная десятка покоилась у него на спине во втором тайме под его собственным номером.

Пока я, потрясенный, отмокал в душе, Пепе и Роналду забили по голу – «Депортиво» разгромили со счетом 5:1. До сих пор у меня не было столь серьёзного конфликта с тренером. Еще никогда мне не приходилось ставить под сомнение свои представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, которые только что так сильно пошатнулись. Что это вообще было? Что заставило Моуринью, этого замечательного тренера, закатить такой спектакль? Что он пытался до меня донести?

В тот вечер, 30 сентября 2012 года, в районе девяти вечера, я начал пересматривать свои жизненные установки. Да так, что не осталось и камня на камне. Неделями я мысленно возвращался к этой сцене в раздевалке. Кто я такой? Откуда я пришел в футбол? Чего я пытаюсь добиться? Из ответов на эти вопросы и стала складываться моя автобиография.

Я стою у подвала и вглядываюсь с верхней ступеньки в кромешную темноту. Выключатель во дворе, надо полагать, не работает. Как и многое в этом доме по Борнштрассе в районе Бульмке-Хюллен городка Гельзенкирхен – моей малой родины.

Взять, к примеру, покосившуюся входную дверь, которая поддается нам, детям, только если мы навалимся на нее всем телом. Каждый раз металлическая кромка проезжается по полу – там внизу видны глубокие царапины. Все серые железные почтовые ящики погнулись. Сколько себя помню, на стене нашего дома не висело никакого номера. Возможно, цифры однажды просто стащили. Либо они не выдержали очередного порыва ветра, и потом никто не удосужился вернуть их на прежнее место. Вместо этого цифру «тридцать» – номер нашего дома – намалевали зеленой краской из баллончика прямо на стене.

Мне нужно сходить в подвал за велосипедом. Но одному боязно. Никто из местных детей не решается в одиночку переступить порог этого жуткого места. Спускаться и подниматься надо бегом со всех ног, задержав побольше воздуха в легких – такая в подвале вонь. Стойкий запах мочи перебивает все остальные. При этом непонятно, гадит ли здесь кто-то из соседей или это крысы метят свою территорию.

Ох, эти противные жирные крысы попросту оккупировали подвал – год от года их становится все больше и больше. Дети постарше рассказывали о том, что кое-кого из соседей уже сильно искусали. Они внушили нам, что грызуны нападают на всякого, кто переступает порог их подвала, и чуть что пускают свои острые зубы в ход.

Но оставлять велосипеды у дома – не вариант, их тут же украдут. А я не могу допустить, чтобы это случилось с моим драгоценным железным другом. У меня не так много по-настоящему ценных вещей. На этот велосипед мои родители долго откладывали деньги, заработанные тяжелым трудом. Поэтому не остается ничего другого, как раз за разом штурмовать этот мерзкий подвал с мерзкими крысами. Впрочем, даже вдвоем все еще страшно спускаться по крутым, потрескавшимся бетонным ступенькам. Дело сдвигается с мертвой точки, только если нам на помощь приходит мой старший брат Мутлу. Если мы собираемся впятером, то мы кричим во всю глотку и с силой топаем ногами, чтобы крысы от страха попрятались по углам.

Наша квартира находится на пятом этаже, под самой крышей. У нас тесновато. Сестры Неше и Дуйгу делят одну комнату, мы с Мутлу спим в другой. Он на постели, а я на полу, и мой матрас каждое утро сдвигается в сторону, чтобы высвободилось чуть больше места для игр. Никакого личного пространства нет и в помине.

Но я люблю нашу квартиру. Этому не может помешать вонючий подвал. Родители изо всех старались создать здесь уют.

Впрочем, позднее, уже в составе «Рот-Вайсс Эссен», где за всеми заезжают на служебной машине, я стыжусь того, как мы живем. Условия жизни других детей невообразимо прекрасны – они выходят из роскошных коттеджей с садом прямо за калиткой. Наш же дом кажется мне тогда таким ужасным, что я называю водителю неверный номер. Вместо того чтобы сесть у дома номер 30 по Борнштрассе, я отхожу чуть дальше и жду перед зданием на противоположной стороне улицы, где, по крайней мере, целы все стёкла.

Но о более просторной квартире, с отдельной комнатой для каждого ребенка и не в таком запущенном доме, нам приходится только мечтать.