Коллектив авторов - СМЕРШ и НКВД [Сборник]

15 января мы пошли в наступление. Быстро пошли: в день по 50–60 километров. Вышли к границе: «Вот она, проклятая Германия!» И там — никогда не забуду: у них тарантас, на облучке сидит немец убитый. Цилиндр, трубка во рту. Сзади него — еще три немца убитых, голых, тоже в цилиндрах — и надпись: «Вперед, великая Германия!»

Ну конечно, вошли в нее. Чистый город. Но, как входим — горит. Коровы бегают, пищат собаки: только-только, видимо, бежали. Ну, наш народ — злой: у кого семья потеряна, дом и так далее. Короче, насилия — были. Были и убийства, и поджоги… Мы об этом дали информацию в Москву, и вскоре была директива ГлавПУРа — Политуправления Красной армии, — что мы вошли в Германию не как поработители, а как освободители немецкого народа от фашизма. Вести себя достойно, никаких насилий, грабежа и убийств и так далее. Кто это будет делать — будет привлекаться к уголовной ответственности… такой — серьезной. Работа была проведена, разъяснения — все пошло на спад. Но все равно отдельные случаи были, имели место…

Наша армия находилась около Кюстрина, а Кюстрин — родина Геббельса. Там они [Немцы.] имели такую опору! Пристреляно все. Они — сверху, а мы — внизу. И когда мы пошли в наступление 16 апреля — конечно, потери были большие… Болтают: «Вот, значит, не жалели солдат». Ничего себе, как это «не жалели»?! Командующий армией перед наступлением собрал всех командиров, говорит: «Товарищи, последний бой. Как можно больше сберечь солдат, чтобы было меньше потерь. Перед боем — обласкать солдат!» «Обласкать» — какое выражение! Да? Но потери, конечно, были. Первый день был не успешный, а на второй — прорвали, и — прямо на Берлин! Вошли в него 22 апреля. А 2 мая — капитуляция. Вот, пожалуйста: десять дней — миллионную группировку разгромили.

Капитуляция. Меня Берзарин пригласил — я принимал участие в приеме капитуляции. Значит, справа, слева — два танка были, взвод автоматчиков. Ну, немцы, черт его знает: всего можно ожидать. Тут — группа генералов. И я: офицер, майор… шли часа полтора, колоннами. В пенсне, так гордо: вроде не в плен, а на параде. Другой — голову понурил, третий — зыркает так зло на нас… в общем, прошли.

А потом мы создали группу оперативную: по розыску Гитлера, Геббельса и так далее, и я этой группой руководил. У меня в руках были кителя Гитлера, штук десять, на обороте — там, где карман, голубыми нитями «АН» — Адольф Гитлер. Золотой значок такой массивный… Башмаки Геббельса — меня поразило — кожа такая сыромятная! У него одна нога — короче: каблук такой большой… палки там, ручки… ну что мне стоило взять тот же китель или этот значок?! Я бы миллионером был, если не больше. И мысли не было! Но — мы взяли три коробки витаминов, которые Гитлер пил: «Ребята, это — берем». И всей моей деревней месяца три пили. Думаем, Гитлеру-то зря не дадут. Поправим свое здоровье.

Потом была создана группа по обеспечению безопасности подписания капитуляции. Темпельгоф — громадный аэродром на западе Берлина, там было много наших работников, и я там был. Прилетали американцы, англичане, французы — их делегации, и Кейтель. Встречал Соколовский: генералом армии он был, замкомандующего фронтом. Рота почетного караула — и оркестр. Приезжают американцы, рота проходит, и — гимн американский. Английская сторона — то же самое. Кейтель приехал последним. Конечно, никакого гимна.

Нужно охранять: еще же война идет! Весь Берлин раздолбан, снаряды падают, еще стрельба, взрывы, дороги все разбиты. А ехать — километров двадцать, да через Берлин и далее. Но благополучно часа в три прибыли. Там здание инженерного училища, особнячок такой — в нем группу Жукова поместили. Все эти англичане пошли к нему. Народу — много: и генералы, и полковники, и журналисты… идут фотосъемки… Там я видел писателя Симонова. От него немножко коньячком попахивало. Ну, осуждать не надо: победа!

Я осуществлял наружную охрану: по углам расставил работников, дал команду «никого не подпускать: ни военных, никаких, даже если он идет в форме офицера. Команду — «Стоять!» Если не выполняет — стрелять на поражение». Потому что — а может, в этой форме немец идет?! Бросит гранату через окно — и все.

Вы охраняли училище, где должно быть подписание капитуляции?

Да.

Пять часов — никого, шесть часов, десять — никакого подписания. Народ уже собирается: «В чем дело?!» Одиннадцать часов — нет никакого подписания!

Ну, я так: дай зайду в здание… имел право. Зашел. Народу — полно! Вот Жуков, а там Серов еще был, это нарком внутренних дел. А он знал Жукова хорошо по Киеву. Жуков был командующим Киевским округом, а Серов был наркомом НКВД. И он к нему — раз, подошел, чего-то шепчет…

Заходит Кейтель со своим жезлом. И значит, сразу все переглянулись. А ковер-то — он понял — взят из кабинета Гитлера! И он впился глазами в Жукова. Кто же его победил, что за русский маршал такой?! Так внимательно рассматривает…

Я ушел, потому что у меня своя задача там была.

А примерно в 12 часов состоялось подписание. Наше время, европейское. В чем было дело? Некоторые технические вопросы по акту капитуляции со Сталиным согласовывать надо было. А он отдыхал. И вот, значит, когда он проснулся, позвонили — все и пошло. Какой день объявить Днем Победы? 8-го или 9-го? 9 мая и объявили. И — только подписали… откуда это солдаты тут же прознали?! По всему Берлину стрельба пошла! Из зениток, из пулеметов — как будто война продолжается. Победа!

А на другой день я поехал в район Бранденбурга, там площадь большая. Столько там людей! Полковники, генералы… Ура, кого-то подбрасывают, целуются, и — ни одного пьяного. Народное гуляние — никогда не забуду! Я так с часок побыл, но — нужно заниматься своими делами. Мы обнаружили… не мы — дивизия 32-я, командир Антонов — склад СС с ценностями большими. Я поехал. Командир дивизии говорит: «Посмотрим». Открываем — там такие коридоры, крысы бегают… справа — ящики… тут — все золото: там зубы, там слитки, там какие-то монеты… Я еще помню, подобрались какие-то такие треугольные, легкие. Я говорю: «Вот это вроде египетские…» Громадные ценности там! Выходить — я командиру дивизии: «Поставь охрану не ниже майора и команду: «Никого не пускать!» Если пускать — только с запиской коменданта». А комендант тогда Берзарин был, он первый.

Выходить — а выйти не можем! Вот такая дверь! [Показывает.] Твою мать, что делать, а?!

Дверь в этот склад захлопнулась?

Открыть не можем! Я потом стал смотреть: ага, рядом что-то какое-то пятно. Типа пульт. Нажал кнопку — начинает открываться. Ну, слава богу! Вышли, поставили охрану, уехали. А потом от Серова приходили три полковника туда — их наш наряд не пустил, говорят: «Давайте записку от коменданта!» — «Мы полковники от Серова, от НКВД!» — «Ничего не знаю, не пущу!» Не пускал, да.