Иван Чистяков - Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936

Хороший осенний день, но после ночного дождя грязь по уши. Снова разговоры о новой форме. Черная с голубыми петлицами. Вместо знаков военного образца — круглые пуговицы да решетки, а на фуражку кокарда.

Попробуй нас удержать и не уволить? Ботинки-краги или обмотки. Вот воинство-то. Даешь Москву!!!!

Приехавший на ОШС москвич, политрук Борисов, не скрывает своих мыслей.

— Кончается к 7 ноября строительство, я подаю рапорт об увольнении. Нас ведь не мобилизовали в Р. К. К. А., а командировали на строительство, поэтому извольте уволить.

В столовой митинг о троцкистско-зиновьевском блоке. Голубев несет какую-то чушь. Собравшиеся обедают, да думают: «Кончай скорей!» Орлов, читая по записке, ляпнул:

— Да покарает их рука закона!

Общий смех, по-видимому, каждый подумал: «Да покарает тебя господь бог!»

Сергеев тоже, выступая, несет чушь, стараясь сделать умное лицо, вытаращив глаза и придав голосу особый тон. А Бренч записал что-то но, по-видимому, не зная с чего начать, встал и сел.

Ни одной зажигательной речи! Никто не может вести за собой массу, воодушевить, направить мысли слушателя. Могут ли люди владеть массой?

Странные дела в дивизионе. Нет ламп, поэтому вечером начальство не бывает. Считают нормальным такое дело. Сажают з/к в вагон 98. Один набрасывается с финкой на стрелков. Внесли на руках, да Бутаев выдал не так тихо. Скрутили руки. Рычит, что зверь, лается, а ты терпи, ты кипишь, но, видите ли, з/к надо перевоспитывать, закона такого нет, чтоб на него ругаться. И закона нет, защищающего нас. Тебя могут и ударить, терпи.

В штабе устроили пьянку писаря. Начальство ничего не предпринимает, лишив условно зачетов.

Приказы штаба ВОХР становятся оригинальными, отобрать все вещи казенные по армейским книжкам у комсостава. Надо сдавать матрас, а на чем спать, когда нет материала на пошивку и не купишь?

Ждут все конца. Начальство не так жмет, перейдя на увещевания. Нач. отделения, встретив меня на перроне, спрашивает подозрительно о моей специальности. Интересно. Надо поиметь в виду, может быть, смотаюсь из ВОХР. В кабинете Москвин делает внушение мне, допытываясь, был ли я в партии? За что исключили?

— Ты считаешь себя здесь обиженным, да, тебе присуще срывы производства и подготовки кадров. Ты политически грамотней многих наших командиров и т. д.

Бренч, проторчав в д-не вечер, всего и сделал, что похвалился стрелкам часами:

— Сколько, вы думаете, стоят?

— Рублей 150!

— Нет, поди, купи! Три сотенки встанут.

Посмотришь на такой комполитсостав, да и подумаешь: программа жалкая его, не делать ничего. В деревне жить они не хотят, пахать надо, ну и довольны армией. Все же кое-что узнают, деньгу получают и ничего не делают. Стремлений в жизни никаких. Что ему еще надо, да что он и может делать? Ничего!

Приехал начштаба ВОХР Сапожников, разъяснил, что ОШС — дело добровольное, общественное. Наши умы согласились, затаивают новую установку. Куда начальство, туда и они. Проявить свою инициативу, узнать, они раньше не могли. Безвольны и двурушны.

Полдня стреляет комсостав. А с обеда на охоту с Заборским. Идем полем с мелким кустарником, ни одного большого дерева. Кричат перепела, на которых я решил истратить несколько зарядов. Все равно больше никакой дичи. Первый взлетевший убит. Наступает мрак, надо ночевать. Идем к стогу. Ночи уже холодные. Костер разжечь не из чего, ни сучьев, ни дров. Одна «корейская» береза. Всплывают картины охоты в России.

Мечется смятенная душа, и, кажется, лопнет грудь. Утро дало еще одного перепела, и вся охота. Вот край-то благодатный. Ни дров, ни зверя, ни птицы, ни ягод. И ни капли воды.

Выходной. Сегодня МЮД. У нас нет различия будней и выходных.

Нач. 3-й звонит во все телефоны, ищет меня ехать на 11-ю. По-видимому, проводить смотровое собрание. И в выходной не дают покоя.

Один день так похож на другой, что можно сойти с ума. Нечем разнообразить. Инюшкин тоже насчет увольнения не прочь. Идет к Поцелуйке с ревматизмом.

День пуст как торичеллиева пустота. Лодырничают все, но я не могу, какая от этого польза? Никакой! Хорошо, что погода хорошая, не так гнетет.

Живет в отряде Сапожников втихаря. Посмотрим, что скажет после обеда подразделений.

Готовятся к зиме, а работы не хватает, ф-ги бросают с места на место, подбирая остатки. Если не уволят в ноябре, придется решиться на крайность, уехать в отпуск и не приехать. Вот жизнь!!! Хренков не просится в отпуск, по-видимому, думает с концом уволиться. Я понимаю так!

Должен бы быть выходной, но устроили день командирской учебы. Что за день?!. Камушкин читает по курсу стрельб 1-ю задачу, ну и все. Я и сам мог бы прочитать, даже лучше его. Борисов в своем обещании о подъеме в работе говорит:

— Вторые пути кончим, что ж, тут осталось 2 м-ца, а там видно будет.

Оказывается, что и у Борисова нет категории, Камушкин тоже самоучка. А вот его слова, показывающие, каковы у него знания и желание работать:

— Этот день застал меня врасплох, я не подготовился (день комучебы). Я самоучка, поэтому проводить занятия, как должно быть, не могу.

Спрашивается, как могут руководить такие начальники и [как] хватает у них нахальства проводить занятия. Разбирая дислокацию 5-й взв. отряда, меня назначают в 1-й взвод. Сергеев вставляет:

— Чистякова на запад, поближе к Москве.

Я отвечаю:

— Я-то поеду в Москву, ты-то поедешь ли?

Реплика Камушкина:

— Я пять лет работаю в лагерях, хочу уехать в Ленинград, да никак не уеду.

По-видимому, работает так себе, с прохладцем, ни о чем не думает, прозябает. Идет время бесцельно, ну и ладно. Не стремится ни к чему. А потом, по-видимому, судимость тянет назад, надо заработать, чтобы ее сняли.

Камушкин высказывается против Гридина:

— Ничего не сделал по ком. учебе, а Хренков три месяца не был в отряде.

Двухдневным совещанием думали зажечь энтузиазм у нас, но что-то не горит. Прививка перед концом, чем-нибудь надо отвлечь внимание от увольнения, решили учебой. Вечером сходил с Лавровым в поле на перепелов, но ни одного не видали. Стрелок з/к Кожедуб напился пьяным в Бурее с опер. ст. Чечулиным и потерял винтовку.

Сдаю потихоньку взвод Николенко. Идем на 11-ю подкомандировку. Николенко рассказывает о Лилине. Был у него стр. з/к Борисов, который занимался воровством, Лилин знал, но укрывал. Как-то Борисов приносит полну цибарку, сотни 2–3 яиц, ставит Лилину под стол, тот пьет и все. Угостил меня, я спрашиваю: «Откуда яйца?» Отвечает: «Ты ешь! Откуда!» Спросил у Борисова, тот говорит, что отобрал. Был приказ Лилина, что Борисова кроме командировок никуда в наряд не назначать. Сам Лилин обменял сапоги в каптерке старые на новые. Я с Плугом знал эти проделки Лилина, но не доносили.