Иван Чистяков - Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936

— Да вы что, очертенели? Да чтобы мы в яму! Не наше это, не бабье дело!! Я скорей сдохну, но не полезу. Мужиков давай на эту работу. Ишь, выдумали, женской фаланге бетонный мост строить. Живьем людей похоронить хотят, ироды. Вот что, бабоньки, говорят, завтра приступать надо, то если назначат. Я…

— Все не пойдем, — отвечала хором бригада. — Что мы, дуры что ль!

Но мост строить все же надо. Перебрасывать 7-ю фалангу куда-либо, а на ее место снимать с работы мужскую слишком дорогое дело.

Надо обрабатывать женщин. И в первую очередь бригаду Самохваловой, потому что это лучшая бригада, дающая на кюветах, на траншеях по 200 %. Здоровый, слаженный коллектив, дисциплинированный в производственном отношении.

Вечер. Время, когда съеденный обед начинает вместе с отдыхом восстанавливать силы. И в голову лезут всякие мысли. Кто считает дни до освобождения, вспоминая былую жизнь. Кто, может быть, семью и т. д. А кто и о побеге подумывает, всякое бывает. Чинят свое барахло. В сотый раз перечитывают письма.

В бараке тихо. Каждый погружен в свои дела и думы. Каждому только до себя.

Скрипнула дверь, вытирая на полу полукруг своей нижней стороной. Входит командир ВОХР. Кто поднял глаза, а кто и нет. К посещениям охраны так привыкли, что считают ненормальным, если вечером никто не зайдет. Вошедший сел, не произнеся ни одного слова, оглядывая женщин. Так продолжалось с полчаса.

Тишину нарушила Самохвалова:

— Ну, что ты сел и сидишь как немой! Наверно, пришел уговаривать в котлован лезть?

— Нет! Чего мне вас уговаривать.

Взгляды всех уперлись в сторону разговаривающих.

— Брось туфтить-то!

— Мы в вашу яму не полезем, — раздалось откуда-то с верхних нар.

Самохвалова подняла голову и бросила:

— Что за всех отвечаешь? Кто тебя выбирал, или бригадира у вас нет? А ты, — обратилась она к сидящему, — давай, сматывай. Можешь идти к Финогеновой, те лошади, а не люди.

— Какие же они лошади?

— Такие, работают черт знает по сколько, не отгонишь!

— Но ведь вы-то больше работаете, у вас больше процентов, значит вы…

— Что мы, лошади, что ль?

— Да нет, я этого-то как раз и не хотел сказать. Я хотел сказать, что вы-то и есть те люди, которые дороги в Советском Союзе. Поэтому я и не пошел к Финогеновой, а пошел к вам.

— Ну, лей, лей!

— Лить я не буду, а сказать скажу. Я пришел с вами поговорить как с лучшей бригадой. Выслушать вы меня можете, от этого вас не убудет, а там как знаете. Дело ваше. Вы не дети, и я не сказку вам собираюсь рассказывать.

— Знаешь что! Брось ты трепаться! На мосту мы ишачим [неразборчиво].

— Знаешь что, Самохвалова. Я часто думаю. Все мы люди, разумные существа, и в голове у нас не мусор, а мозг. Думаем, соображаем. Ты вот, как и все, считаешь, скоро ли кончится стройка, скоро ли льготы и освобождение, а не задумалась над тем, что конец стройки от вас всех и от тебя лично зависит. Прикинь-ка, сколько ты, ну хоть за месяц, кубиков дала. Уложи эти кубики в штабель да посмотри: гора горой. А у всей бригады! Ну и посуди, надо с тобой разговаривать или нет? Ты сейчас ругаешься — ВОХРа, растакие-сякие, а если надо чего-нибудь, конфликт с замером как с зачетами и т. п., то ведь к нам обращаешься. Скажи, хоть раз мы отказали? Нет! По-вашему мы враги, сосы, а что плохого сделала Охрана? Ничего! Только хорошее.

— Людей расстреливаете!!

— Да, это верно, бывает и убиваем, но не людей и даже не подобие человека, а фашистских выродков. Ты вот имеешь несколько мокрых дел, и многие говорят: расстрелять ее надо! Расстреливают тебя? Если ты работаешь, приносишь пользу государству, занимаясь честным трудом, то знай, никто пальцем тебя не тронет. Даже здесь, в лагере. Но если ты начинаешь делать нарушения, то уж тут прости… Привести к тебе, к твоей бригаде вольняшек, да сказать: вот эта Самохвалова имеет восемь лет за бандитизм, и вся бригада такие же, что скажут? В ужас придут, почему они у вас без конвоя, да они ограбят население и т. п. А я пришел к вам ведь не с такими словами и даже мыслями. Я пришел, как к передовой бригаде, к людям, честно, по-советски работающим. Должны же вы это понять.

— Все вы так поете, когда работать надо, а как дадут 3-й котел, если придешь поздно, когда задержишься на работе, то я не знаю, да. Я не знаю, как это получилось! Никому не надо.

— Нам надо, мы разбираемся и греем по заслугам. Но вы сами не общественны. Почему с вами не считается нач. ф-ги? Почему он не дорожит лучшей бригадой? Надо его заставить уважать себя. Надо заставить уважать себя не только на фаланге, а во всем БАМе. У нас людям все доступно, но через честный труд. Это право тебе даем. Большое право, ответственный участок, мост. Добейся уважения. Пусть тебя узнает весь БАМ. Я поговорю с бригадой Финогеновой, поговорю с другими. Если не все, то найдутся отдельные лица, желающие работать на мосту. Организуем новую бригаду, которая, может быть, просто не пустит тебя на мост. Я тебе даю право выбора, и решай. Штаб О. утверждает знамя рекордов моста.

— Ты к Финогеновой подожди ходить!

— Не могу, они обидятся и скажут: почему нам не предложили? Я просто не имею права не ходить. Если вы согласны на мост, то давайте так сделаем — поставим вас на восточный котлован, а другие — на западный, а там отвоевывайте знамя и право на средний котлован.

— Ладно! Только чтоб не затопило!

— Ну уж этого я от тебя не ожидал! В траншеях-то вас не затапливало? А теперь решайте сами.

Стоявшая тишина во время разговора нарушилась передвиганием скамеек, шарканьем ног и вздохами. Долго шел громкий разговор в бригаде, долго не ложились спать.

Что-то скажут другие, если Самохвалова выйдет на мост?

Утром бригада стояла у вахты и не шла первой на работу, это значило, что согласны.

Пошли к мосту. Проверили дамбу, не пропускает воду. Осмотрели разбивку. Потрогали деревянный сруб будущего котлована. Поглядели друг на друга и молча первые удары лома вонзились в мороженую землю.

— Скурвились! — слышалось из проходивших бригад.

— Самохвалова! Ты! Продалась!

Много дум промелькнуло в голове у бригады, пока проходили мимо Финогенова и др. [неразборчиво] И остановились некоторые, и не так уверенно держался лом, не попадая при ударе в одно и то же место.

Так продолжалось часа два, пока заготавливали бурки [неразборчиво] под аммонал.

Но вот произвели зарядку, все отошли и:

— А… Ах-х-х.

Клочья мороженой земли полетели в стороны, перемешавшись со снегом и дымом. А вместе с взрывом пришла и разрядка гнетущего состояния. Заработали быстро лопаты, расчищая место, легче и глубже пошел лом. Котлован принял очертания.

— Поздравляю с началом, с первыми кубиками, — бросил командир ВОХР. — С окончанием будет поздравлять вас нач. строительства, знакомые и родственники.